Кондратий Федорович Рылеев
1795-1826
Думы.
В апреле 1821 года Рылеев по предложению А. А. Дельвига был принят в члены-сотрудники «Вольного общества любителей российской словесности». Выполняя задачи общества, уделявшего огромное внимание разработке отечественной истории, прославлению ее «великих мужей», поэт замысливает серию дум, написанных в духе гражданско-героического романтизма. На протяжении 1821-1823 годов большинство их опубликовано в периодической прессе, а в конце 1825 года издано в специальном сборнике.
В первой редакции предисловия к думам, от которого Рылееву пришлось отказаться по цензурным условиям, отмечалась их направленность против невежества — главной причины «всех неистовств и злодеяний», желание «пролить в народ наш хоть каплю света». В печатном предисловии поэт разъяснял их цель словами прогрессивного польского писателя и политического деятеля Ю. У. Немцевича (1757-1841), автора «Исторических Песен» (1816): «напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти».
Поэт славит мужественность, проявленную в борьбе за национальную самостоятельность и независимость родины, за освобождение народа от иноземного владычества. И в его думах воссоздаются образы Вадима ( «Вадим»), Ольги ( «Ольга при могиле Игоря»), Рогнеды ( «Рогнеда»), Димитрия Донского ( «Димитрий Донской»), Ермака ( «Смерть Ермака»), Сусанина ( «Иван Сусанин»), Богдана Хмельницкого ( «Богдан Хмельницкий»), Якова Долгорукого ( «Яков Долгорукий»), борцов против внутренних тиранов, попирающих права и свободу личности: образы А. Курбского ( «Курбский»), Артемона Матвеева ( «Артемов Матвеев»), А. Волынского ( «Волынский»), патриотов, ознаменовавших себя военными подвигами ради величия своего отечества: образы Святослава ( «Святослав», 1822) и Олега ( «Олег Вещий»), В думе «Марфа Посадница» воплощена тема вольного Новгорода с его звоном «вечевых колоколов». Не забыты поэтом и знаменитые деятели на поприще государственного устройства ( «Борис Годунов», «Петр Великий в Острогожске», 1823), религиозно-культурного развития ( «Владимир Святый») и просвещения народа ( «Державин»). Высоко чтя роль женщины во всех сферах жизни, Рылеев нарисовал ее самоотверженный облик в думах: «Ольга при могиле Игоря», «Рогнеда», «Наталия Долгорукова» и «Марфа Посадница».
Обращаясь к прошлому, поэт хотел показать, что идеалы наиболее прогрессивных людей его времени опираются на лучшие традиции народа в его битвах за национальную независимость и свободу. Ради этой цели он пренебрегал исторической достоверностью и сознательно преображал своих героев, наделяя их чертами своего времени. Воскресить историю, для того чтобы возбудить доблесть современников славными делами предков, — таково основное намерение Рылеева. Димитрий Донской, князь XIV века, «гремит» здесь своим воинам явно в духе декабристского тираноборчества: «Доколь нам, други, пред тираном Склонять покорную главу». Артемий Волынский, вельможа и министр первой половины XVIII века, выступает в одноименной думе не поборником самодержавия, каким он был, а противником деспотизма и вольнолюбием. Его устами говорит сам Рылеев, утверждающий, что царю полезный гражданин «тот, кто с сильными в борьбе За край родной иль за свободу, Забывши вовсе о себе, Готов всем жертвовать народу».
Пушкин, прочтя в 1822 году думу «Олег Вещий» (1822), указал на неточность: во времена Олега у России еще не было герба, а Олег прибивает свой щит с этим гербом к царьградским воротам. Но Рылеев не исправил неточность при переиздании думы. Ему дорога была не историческая верность, а патриотическая идея, которая могла проводиться и через вымышленную деталь. Опираясь в думах на факты, приведенные Карамзиным в «Истории государства Российского», поэт давал им собственное толкование. В критической литературе уже указывалось, что он оттеняет заботы царя Бориса о «благоденствии» народа ( «Борис Годунов», 1823) и подчеркивает злодейство Димитрия Самозванца ( «Димитрий Самозванец», 1822).
Отдавая дань либеральным иллюзиям о «просвещенном монархе», Рылеев рисует в думах добродетельный образ идеального государя, желанного народу ( «Боян»), мученика за правду ( «Михаил Тверской»), защитника национальной независимости ( «Димитрий Донской») и ревнителя «законной свободы» ( «Борис, Годунов»). Преодолевая либерализм, Рылеев выразил и антицаристские настроения. Его царевич Алексей ( «Царевич Алексей Петрович в Рожествене») поднимается «на отца и на царя», правда, не только в защиту «утесненной нищеты», но и «в жертву богу». В думе «Голова Волынского» утверждается равенство перед высшим судом (бога) — царя и презренного раба.
Верный декабристской концепции, преувеличивающей роль отдельной личности, избранного меньшинства в освободительной борьбе, Рылеев посвящает думы выдающимся героям нации. Страшась инициативы простого народа, декабристы возлагали все надежды на героев, подвижнически борющихся с самодержавием, раскрепощающих народ и ведущих его за собой. Однако народ живет в сознании передовых людей как нравственная сила, которой они измеряют правоту своих дел. Именно народ называет Олега «вещим», Святополка — «окаянным», а Хмельницкого — «богом данным». Нельзя не отметить и того, что в последних думах поэта все чаще появляется образ народа — гневного, участвующего в освободительной борьбе ( «Димитрий Самозванец», «Богдан Хмельницкий»).
В предисловии к сборнику «Думы» Рылеев оговорил условность включения в него двух произведений: «Рогнеды» и «Олега Вещего». «Первая, — указывал оп, — по составу своему более повесть, нежели Дума; вторая есть историческая песня». Жанровое уточнение рылеевских дум можно вести и дальше. В критической литературе уже высказывалась мысль о делении их на общественно-героические поэмы ( «Вадим», «Иван Сусанин», «Михаил Тверской») и социально-исторические думы ( «Владимир Святый», «Курбский», «Борис Годунов»). Думы Рылеева — оригинальный, уходящий своими корнями к народным украинским и русским историческим песням и думам жанр. Это краткие лиро-эпические произведения об исторических героях, находящихся чаще всего в драматических ситуациях. Публицистические размышления или речи героев рылеевских дум нередко завершаются прямыми назидательно-поучительными выводами, обращениями и призывами: «Отец, будь подданным своим» ( «Ольга при могиле Игоря»), «Ужасно быть рабом страстей!» ( «Святополк»).
Осуществляя агитационно-дидактическую цель — пропаганду передовых идей, руководствуясь романтическим методом, Рылеев рисовал характеры дум лишь общими, но резкими и широкими штрихами. Образы его героев, сливаясь с обликом самого поэта, голос которого слышится во всех их патриотическо-свободолюбивых речах, привлекают высокими идеями, благородством чувств, целостностью, монументальностью характеров. Они романтичны по выдающейся силе ума и сердца, по исключительности психологических состояний, по драматичности положений. Своеобразны не только обстоятельства, но и психологические положения героев дум: военные походы ( «Олег Вещий»), плен и гнет ( «Рогнеда»), темница ( «Глинский»), изгнанничество ( «Курбский»), верховная власть Бориса при недоверии народа, не простившего ему убийства «отрока святого» ( «Борис Годунов»). Романтическая необычность обстановки, окружающей героев, оттеняется картинами ночного, осеннего, дикого пейзажа, как правило, мрачного, тревожного и бурного.
Но в некоторых думах обнаруживается и тенденция к объективации их основного героя (например, «Олег вещий» и «Смерть Ермака»).
Необычные герои, их исключительные психологические положения и обстоятельства потребовали эмоционально-напряженной интонации. Поэтому для синтаксиса дум особенно характерны восклицания, вопросы, повторения, обращения, анафоры, недоговоренность, пуантировки. Эмоциональное напряжение дум, непрерывно возрастая, обычно завершается кульминационной точкой: «Пал мертвым за юного Петра, Запечатлев невинность кровью» ( «Артемон Матвеев», 1822). Или: «И угасла, как свеча, Как пред иконой огнь лампадный» ( «Наталия Долгорукова»). И еще: «Жизнь окончил в страшных муках Нераскаянный злодей» ( «Димитрий Самозванец»).
Действенно-лирической тональности дум способствуют изобразительные средства. Их эпитеты зачастую гиперболичны и подчеркнуто-эмоциональны: «громозвучная слава», «ревущая буря», «буйная жизнь», «грозная дружина», «мощная рука», «кипящий Иртыш» ( «Смерть Ермака»), «пламенный витязь», «грозные битвы», «убийственный хлад» ( «Вадим»), «ярые воды», «отважные рули», «пылкая жажда» ( «Олег Вещий»). Ощущение необычности создают мрачные или гиперболические сравнения: «И луна сквозь тучи крадется, Будто в саване мертвец» ( «Вадим»). Или: «И с ними полетел грозою На Цареградский брег» ( «Олег Вещий»). В думах, особенно ранних, совершенно очевидны приметы классицизма: в виде не только явно, но и тенденциозно выраженного дидактизма, в лексической архаике, в мифологизмах (Бард, Боян), в причастных рифмах. Но все эти особенности, внося в думы торжественные ноты, не нарушают их ведущего романтического пафоса.
Думы Рылеева художественно неравноценны. Эстетически совершенные среди них — «Смерть Ермака» и «Иван Сусанин». Дума «Смерть Ермака» превратилась в народную песню. Она захватывает целостностью могучего образа богатыря Ермака, грозно бушующей природой, трагическим сюжетом и динамической его композицией. Легендарный Иван Сусанин приобрел у Рылеева историческую конкретность как собирательный образ крестьянства, трудового народа, объятого любовью к отечеству. Сусанин гибнет здесь не как верноподданный монарха, а как верный сын своего отечества. В жертвенном подвиге ради сохранения царя он мыслит спасение родины, ее спокойствие, конец междоусобицы и интервенции. Его молитва за царя — молитва гражданина, а не раба. Проникновенно-торжественно он произносит: «Предателя, мнили, во мне вы нашли: Их нет и не будет на Русской земли!» В думе «Иван Сусанин» совершенно отчетливо проявились реалистические тенденции, в особенности в крестьянской речи героя.
В советском литературоведении уже указывалось на правдивость психологических состояний Рогнеды ( «Рогнеда») и Наталии Долгоруковой ( «Наталия Долгорукова»), на яркость изображения переправы русских в «Димитрии Самозванце», на живость описания поединка Мстислава с Редедей ( «Мстислав Удалый»).
Еще Н. П. Огарев в 1860 году отметил, что стих в думах постепенно совершенствуется. «В „Олеге Вещем“ чувствуется неуклюжий стих державинской эпохи; в „Волынском“ он уже звучен и силен».
Своеобразие стиха дум в их патетичности, органически связанной с тенденцией к непосредственности, разговорности. Эта разговорность придается им в известной мере четырехстопным ямбом, свойственным их большинству: «Димитрий Донской», «Смерть Ермака», «Петр Великий в Острогожске» и т. д. Разнообразя стих, поэт обращается к смешанному ямбу ( «Олег Вещий», «Борис Годунов»), к амфибрахию ( «Глинский», «Иван Сусанин») и хорею ( «Михаил Тверской», «Димитрий Самозванец»).
Поэт явно тяготеет к восьмистрочным строфам, которыми написано подавляющее большинство дум, например: «Смерть Ермака», «Петр Великий в Острогожске», «Державин». Но, обогащая стих, он применяет и другие виды строф: четырехстрочные ( «Олег Вещий», «Боян»), пятистрочные ( «Марфа Посадница»), шестистрочные ( «Иван Сусанин»).
Создавая глубоко типические образы «героев века», Рылеев не избежал их прямой повторяемости. Эти герои раскрываются преимущественно по одной и той же схеме, говорят возвышенной речью, статичны в своих позах, компонуются по шаблону: описание обстановки и пейзажа, внешняя обрисовка героя, его речь и назидательный вывод. Но в некоторых думах Рылеева явно обозначились и герои не чуждые психологической сложности и даже противоречивости: Курбский, Борис Годунов.
Думы Рылеева читались прогрессивной общественностью и критикой с живейшим интересом. А. Ф. Воейков, поэт, переводчик и журналист, в примечании к думе «Смерть Ермака», появившейся в 1822 году, рекомендовал ее автора как «малоизвестного, но который скоро станет рядом со старыми и славными». П. А. Вяземский, ознакомившись с первыми думами, писал 3 июля 1822 года к А. И. Тургеневу: «У этого Рылеева есть кровь в жилах и „Думы“ его мне нравятся».
Думы Рылеева сыграли огромную роль в гражданско-патриотическом воспитании современников и последующих поколений. Но эта их роль, как уже отмечено, ослаблялась эстетической недовершенностью, выразившейся в той или иной доле абстрактности действующих лиц, в схематичности портретных и пейзажных зарисовок.
Наиболее строгим критиком дум оказался Пушкин. Указывая на присущие им недостатки, он в мае 1825 года писал Рылееву: «…во всех встречаются стихи живые… Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой… русского нет в них ничего, кроме имен (исключаю Ивана Сусанина)». Отзыв Пушкина весьма огорчил Рылеева. Ведь для него Пушкин — «чудодей», приобретший в России «пальму первенства». Но этот отзыв не ослабил, а еще более побудил его к художественной активности.
Если Рылеев создавал думы, исходя из канонов романтизма, предполагающих широкую масштабность типизации, то Пушкин судил их, руководствуясь уже принципами реализма, требуя строго конкретной историчности. Пушкин явно недооценил их социально-политическую действенность и художественную оригинальность. И все же пушкинский взгляд на думы Рылеева стал господствующим и традиционным в последующей прогрессивной критике. Прошло много лет, и Н. П. Огарев в 1860 году в предисловии к лондонскому изданию дум, следуя Пушкину, писал: «В думах видна благородная личность автора, но не видно художника». Но при этом Н. П. Огарев превосходно назвал «Думы» «памятником геройского времени русской жизни».
Реклама от Literature-XIX.Ru