Алексей Васильевич Кольцов
1809-1842

Думы.

Размышления о смысле жизни сказались уже в ранних стихах поэта ( «Плач», «Разуверение», «Земное счастие», «Что значу я?»), но более полно в цикле философских дум, появлявшихся с 1833 года и до конца его жизни.

Уясняя содержание дум, ошибочно представлять их творца религиозно-православным догматиком или дерзким богоборцем. В думах Кольцова, несомненно, отразилось влияние Ф. Н. Глинки, в особенности же Н. В. Станкевича и Белинского. Осознавая смысл человеческой жизни и тайны мироздания, поэт понял непрерывность развития вечно живой действительности ( «Божий мир», 1837), взаимозависимость ее явлений ( «Великая тайна», 1833) и пришел к утверждению человека как самого совершенного творения природы, ее венца ( «Человек», 1836).

Создавая гимн человеку, Кольцов смыкается со всей прогрессивно-гуманистической отечественной литературой и философией своего времени. Под влиянием объективно идеалистической философии и бесед с Белинским мир предстал перед ним как бесконечно разнообразное проявление самоосознающей мысли, идеи ( «Поэт», 1840) — «царицы бытия» ( «Царство мысли», 1837). Кольцову нельзя отказать в смелости и даже дерзости мысли. Он признает могучую действенность человека, его влияние на природу ( «Дума двенадцатая», 1840). Сознание, что подлинно художественные произведения живут столетия, торжествуя над смертью, наполняет его гордостью ( «Поэт»).

Убежденный в вечном развитии постоянно обновляющегося, но неизменно прекрасного бытия, преклоняясь перед все преобразующей силой человека, Кольцов проникается верой в наступление лучших времен, когда сторона пустая «снова зацарюет» и жизнь молодая «шумно запирует» ( «Неразгаданная истина», 1836). Но на его мысли, бесспорно, наложили свою печать представления среды, в которой он родился, рос, жил. Смелость, обнаруженная поэтом в постановке глобальных проблем бытия, изменяет ему в их решении. Кольцов не переходит на сознательно материалистические позиции, не становится убежденным атеистом. Его дума «Великая, тайна» завершается признанием: «Тяжелы мне думы, Сладостна молитва!» Изнемогая от раздумий о смысле человеческой жизни, он обращается к богу как твердыне, спасающей от всех тревожных вопросов и восстанавливающей душевный покой: «На святое провиденье Положился я давно!» ( «Последняя борьба», 1838).

Кольцов осознает мир как создание творящей, мыслящей, божественной силы ( «Божий мир»). Эта сила безмерная, всемогущая непостигаемая человеческим разумом ( «Великое слово», 1836), обнаруживается везде и во всем ( «Послание», 1839; «Перед образом спасителя», 1839). По мнению поэта, человек не может не только изменить закономерности вселенной, но и понять их причины ( «Вопрос»). Мудрость, сила и воля человека лишь отблеск божественной премудрости ( «Человеческая мудрость», 1837).

Белинский, высоко ценя думы Кольцова как «порывания… духа к знанию», не мог признать за ними какого-либо самостоятельно-оригинального, философского значения в смысле решения поставленных в них вопросов. Отмечая в некоторых думах достоинства красоты ( «Великая тайна», «Неразгаданная истина», «Молитва», «Вопрос»), критик считает их по преимуществу слабыми, явно уступающими в художественном отношении песням. Они «интересны более как факты его „внутренней жизни“, полной сомнений и противоречий», «нежели как поэтические произведения». Белинский прав, выделяя в качестве лучшей думу «Не время ль нам оставить» (1841). Покидая «воздушные миры» бесплодных мудрствований, решительно выходя «из туманов мистицизма» (идеализма. — Л. Р.), поэт славит в ней красоту «земной жизни», становится на почву реальной действительности и «здравого рассудка».

В полном согласии с Белинским Добролюбов находит в думах Кольцова «глубокие вопросы с очень слабыми и недостаточными ответами». Салтыков-Щедрин также полагает, что в думах поэт показал свое «бессилие» к правильному решению мучавших его философских проблем. Думы Кольцова продолжают привлекать внимание и его последующих почитателей. Спор о них не утихает. Современный их исследователь (Н. Н. Скатов) убедительно показал, что эти произведения не изолированы от общего литературно-философского процесса того времени. В проблематике и идейной направленности они перекликаются с произведениями Станкевича, В. Одоевского, М. Павлова, В. Белинского.

Реклама от Literature-XIX.Ru