Александр Сергеевич Грибоедов
1795—1829
Композиционное мастерство.
Грибоедов явился новатором не только в области языка, но и в композиции своей гениальной пьесы. Строя ее, он руководствовался прежде всего требованиями жизненной правды. Драматург ломает законы классицистской комедии и вводит в пьесу сцены и действующих лиц, важных не для развития любовной интриги, а для изображения избранной драматургом социальной среды, ее нравов (образы Репетилова, Загорецкого, Тугоуховских). Катенин упрекал Грибоедова в том, что в его пьесе «сцены связаны произвольно», но тот справедливо отвечал ему: «Так же как в натуре всяких событий, мелких и важных».
«Горе от ума», соблюдая три единства, сохраняет несомненную связь с классицистскими традициями. Но эта связь чисто внешняя. Все особенности классицистской драматургии здесь использоеяны в явно реалистических целях и подчинены верному изображению избранных драматургом лиц и событий. Грибоедов, нисколько не греша против жизненной правды, ограничил происшествия пьесы (тайное свидание Софьи с Молчалиным, возвращение Чацкого из путешествия, бал у Фамусовых) одними сутками. Так могло быть. Событие, положенное в основу «Горя от ума», драматург осложнил многочисленными вставными эпизодами, превратившими пьесу в многостороннюю картину тогдашней жизни не только Москвы, но и всей страны.
Обилие монологов, которые произносит Чацкий, обусловлено смыслом этого образа. Пушкин, сочувствуя Чацкому, «пылкому, благородному и доброму малому», в письме к А. А. Бестужеву заметил: «Все, что говорит он, очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно».
Пушкин в данном случае не прав. Грибоедов поставил Чацкого в условия, при которых он, уясняя свои отношения с Софьей, борясь за нее, принужден был отвечать на чуждые ему, консервативные суждения Фамусова и его окружающих, защищать прогрессивные идеи, а защищая их, и нападать на своих врагов, и, наконец, вступить с ними в ожесточенную борьбу. Кроме того, декабристы по уставу «Союза благоденствия» были обязаны пропагандировать свои убеждения в любых условиях и обстоятельствах и по долгу, и по велению сердца. Чацкий, оставаясь самим собой, не мог молчать, когда его оскорбляли, не мог оставаться равнодушным, когда говорили глупости, не мог не вступиться за дорогие ему убеждения, когда их поносили. Ко всему тому необходимо понять и то, что Грибоедов, создавая образ Чацкого, обращался не только к Фамусову и его окружению, но больше всего ко всей грамотной, читающей России. Образ Чацкого и его монологи — это пропаганда самых передовых идей первой половины XIX века средствами литературы.
Грибоедов использует реплики под занавес, столь любезные классицистам. Но всем им он сообщил жизненную и художественную мотивированность. Речи в сторону, про себя, даны в пьесе примерно в той пропорции, в которой они остаются и в позднейшей реалистической драматургии у Л. Н. Толстого и А. П. Чехова.
Композиция «Горя от ума» строится как столкновение двух непримиримых идейных позиций — прогрессивных и реакционных. В пьесе органически переплетены два сюжетных конфликта — любовный (Софья — Молчалин — Чацкий) и социально-политический (Чацкий в «противуречии» с фамусовским обществом). При этом и любовная линия, на что мало обращают внимания, превращается в социальную. Великолепное драматургическое мастерство Грибоедова сказалось в том, что он, сохраняя жизненное, органическое единство любовно-бытового и социально-политического сюжетных конфликтов, весьма тонко, искусно подчинил первый второму.
Оригинальность построения «Горя от ума» во многом определяется тем, что в центре ее событий все время находится пламенный Чацкий, любящий Софью и ненавидящий ее окружение. Его глубокая эмоциональность окрашивает, а точнее сказать, пронизывает всю пьесу высоким лиризмом. Но этот лиризм все время переплетается с сатирическим смехом.
В русской и мировой драматургии трудно назвать пьесу более сатирическую и в то же время более лирическую. И в этом ее неповторимое своеобразие. И. А. Гончаров с проникновенностью истинного художника показал в статье «Мильон терзаний», как интрига пьесы, органически соединяя любовно-бытовую и социально-политическую сюжетные линии в единый узел, «идет через всю пьесу, как невидимая, но живая пить, связующая все части и лица комедии между собою», и завершается моральной победой Чацкого.
Грибоедов метко определил свою пьесу в письме к Катенину как живую и быструю, развивающуюся естественно, часто внезапно. «Горе от ума» удивляет своей беглостью, живостью, быстрой сменой коротких сцен, внезапных и резких поворотов, круто изменяющих ход действия, сложным переплетением сатирических и лирических, комических и драматических эпизодов. И после кульминации (конец 3-го акта) действие развивается с той же живостью яркой сценичности. Искусно разнообразя действие пьесы глубоко мотивированными паузами, переходами от спокойных к напряженным сценам, вовлекая в ее движение все новых и новых действующих лиц, Грибоедов достигает необычайной естественности и в то же время стремительности развития ее действия, жизненно оправданной.
Композиционное новаторство Грибоедова, заключающееся в естественности и простоте развития действия, встретило резкое противодействие классицистов. Известный в то время водевилист А. И. Писарев напечатал в майской книжке «Вестника Европы) за 1825 год раздраженную статью, в которой отрицал в „Горе от ума“ наличие завязки и действия и предлагал придать пьесе большую сложность в „завязке“ и запутанность в развитии его событий.
Но смелость Грибоедова была отчетливо уловлена его передовыми современниками. Отвечая критикам этой пьесы, В. Кюхельбекер писал: „В „Горе от ума“, точно, вся завязка состоит в противоположности Чацкого прочим лицам… тут… нет того, что в драматургии называется интригою. Дан Чацкий, даны прочие характеры, они сведены вместе, и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов — и только. Это очень просто, но в сей-то именно простоте — новость, смелость, величие того поэтического соображения, которого не поняли ни противники Грибоедова, ни его неловкие защитники“.
Особенности стиха. „Горе от ума“ — пьеса новаторская и по своему стиху. Стиховая форма придает языку пьесы живость, собранность, упорядоченность. Но при этом она привносит в речь и известную искусственность, условность. Мастерство Грибоедова сказалось в том, что он „соблюл в стихах всю живость языка разговорного“.
Это достигнуто им самыми разнообразными средствами. Почти все предшествовавшие русские драматурги старательно укладывали все многообразие чувствований и движений своих героев в размеренные строчки шестистопного ямба. Шестистопным ямбом написаны и ранние комедии Грибоедова. Максимально подчиняя форму содержанию, драматург обратился к вольному стиху. Опираясь на опыт использования вольного ямба в отечественной драматургии (Княжнин, Шаховской) и басне (Крылов), Грибоедов полностью раскрыл его возможности и превратил в определяющий для всего последующего развития русской драматургии.
Каждое движение действующих лиц „Горя от ума“ проявляется в соответствующей стиховой форме. Так, например, острая пикировка Чацкого с Софьей в начале третьего действия передается краткими репликами в форме трехстопных стихов: „Чацкий. Кого вы любите? Софья. Ах! Боже мой! Весь свет. Чацкий. Кто более вам мил? Софьи. Есть многие, родные…“ Обращение Софьи к Молчалпну, выражающее серьезность ее чувств, Грибоедов дал стихами „важного“ и в то же время эмоционального шестистопного ямба: „Молчалин! Как во мне рассудок цел остался! Ведь знаете, как жизнь мне ваша дорога! Зачем же ей играть, и так неосторожно?“
В пьесе нет ни одного монолога, целиком написанного шестистопным или каким-либо иным ямбом. В любом из них шестистопный ямб перемежается с другими по количеству стоп ямбами, в зависимости от меняющихся оттенков мыслей и чувств. Этим самым Грибоедов избавляется от монотонности монологов, столь характерной для предшествующей ему драматургии.
Непосредственность разговорной речи стиху „Горя от ума“ придают многочисленные пропуски ударений (пиррихии). Речь Чацкого более динамична, нежели речь Фамусова. Этому содействуют и более обильно применяемые в ней пиррихии.
Тщательна работа Грибоедова над рифмой. Еще в 1825 году О. М. Сомов писал: «Самые рифмы у пего нравятся своею новостью и в чтении заставляют забывать однозвучие ямбического метра и однообразие стихов рифмованных». Используя по преимуществу точную рифму, связанную с системой старомосковского произношения, драматург ради разнообразия вводит составную рифму ( «Сечь-то — нечто», «встречались-та — ли-с»), а для сообщения стиху поговорочности обращается к внутренней рифме: «Вот то-то невзначай, за вамп примечай». Ради естественности звучания стиха Грибоедов, когда это необходимо, «скрывает», «прячет» рифму, разбивая строчки на реплики различных персонажей. Искусно разнообразя, по мере надобности, количество стоп, применяя различные способы рифмовки и в особенности используя точную рифму, мастерски подчиняя своим целям переносы (enjambement), пропуски ударений, сверхсхемные ударения, цезуру и другие средства, Грибоедов, по выражению Гончарова, слил прозу и стих «во
Реклама от Literature-XIX.Ru