Александр Александрович Бестужев-Марлинский
1797-1837

Речь персонажей.

Стилевое своеобразие произведений Бестужева-Марлинского, так отчетливо проявляющееся в показе исключительных героев, необыкновенных сюжетах, их прихотливо-запутанной композицией, довершается и эмоционально-интенсивной, экзальтированной, живописно-цветистой речью. Писатель великолепно понимал необходимость речевой индивидуализации действующих лиц и в этих целях часто обращался к жаргонизмам, диалектизмам, профессионализмам, присловиям. Раскрывая свои душевные переживания, капитан Правин в письме к другу применяет морские термины: «храбрость моя роняет брамселя»; «сердце бьет рынду»; «замечаю ее на траверзе» ( «Фрегат „Надежда“»).

Но, руководствуясь правилами романтизма, Бестужев-Марлинский не дает последовательно развернутой речевой индивидуализации своих персонажей. Основным принципом его речевой характеристики, начиная с самых ранних повестей, всюду остается эмоционально-интенсивное, динамичное и живописное воплощение ведущего душевно-нравственного свойства, преобладающей страсти действующего лица. Правин из повести «Фрегат „Надежда“» после рассказа княгине Вере о дуэли с его мнимым соперником так передает свои переживания: «Я кончил… Она молчала… В глазах ее, обращенных к небу, блистали две слезы, лицо горело умилением, какое-то нектарное пламя облило мое сердце!.. Я сам готов был плакать… Я был уже слишком счастлив ее присутствием, слишком несчастлив моими желаниями, я был просто безумен, мой друг! Но за этот припадок сумасшествия я бы отдал всю мудрость веков и все собственное благоразумие!»

Усиливая эмоциональную напряженность, патетику, драматизм психологического состояния Правина, писатель искусно применяет в только что приведенном эпизоде паузы, единоначатия, синтаксически одинаковые по своей структуре фразы, эллипсисы и противопоставления.

Эмоциональная интенсивность «пылающей“ речи действующих лиц нередко подчеркивается Бестужевым-Марлинским даже и тембром их голоса: “— Стой, или убью! — загремел неведомый голос… — Прочь, бездельник! —вскричал бесстрашный Роман… — Режьте его! — воскликнули разбойники…» ( «Роман и Ольга»).

Уже в первом своем прозаическом произведении «Поездка в Ревель» Бестужев-Марлинский убеждал в том, «что сухая ученость, не приправленная шутками, никак не понравится юношествующему вкусу нашей публики; словом, внимание читателей надобно привлекать, как электричество, остротами». И это убеждение он пронес через все творчество. Основные его персонажи обнаруживают явную склонность к острословию, к словесной игре, к каламбурам и афоризмам. Штаб-ротмистр Ничтович из очерка «Второй вечер на бивуаке», задевая Лидина, отвечает ему на колкость колкостью: «Конечно, ты за эскадроном в замке строил воздушные замки?» Майор Стрелинский из повести «Испытание», иронизируя над ротмистром Ольстредином, говорит: «Ты, который так затягиваешься, что не можешь сесть, и, натянувшись, не в силах встать!» Ротмистр Границын из повести «Фрегат „Надежда“», смеясь над ночными занятиями петербургского чиновника, замечает, что он «или играет до утренних петухов, или хочет победить питухов за бокалом».

Беседы героев Марлинского нередко превращаются в своеобразные турниры остроумия. Такими являются диалоги между графиней Звездич и Стрелинским на вечере ( «Испытание»), Виктором и Жанни в оранжерее ( «Лейтенант Белозор»), княгини Веры и Правина на балу ( «Фрегат „Надежда“»).

Эмоционально-повышенная речь героев Марлинского до предела метафорична, буквально испещрена антитезами, поэтическими фигурами и сравнениями. Княгиня Вера из повести «Фрегат „Надежда“», характеризуя светское общество, пишет: «Если бы ты знала, из какого тяжелого металла льются брачные венцы, если б ты поверила, что коробочка Пандоры есть необходимый свадебный подарок, ты бы пожалела меня».

Эпитеты, сравнения и тропы произведений Бестужева-Марлинского отличаются ярчайшей эмоциональностью, орнаментальностью и гиперболичностью. Тут кровь кипит в жилах растопленным металлом. Здесь привычны такие повышенно эмоциональные эпитеты и выражения, как «чугунный поцелуй», «молчание смерти», «звезда души моей», «сладкий яд ее взоров», «вал страсти», «огненная метель», «ледяная вершина презрения», «пепел сердца».

Определяющая речевая тенденция основных персонажей произведений Бестужева-Марлинского еще более рельефно проявляется в авторском языке. Сознательно стремясь «обновить, разнообразить» литературный русский язык, писатель весьма широко обращался к острословию, живописно-эмфатической образности, так свойственным ему в жизни. В авторской речи его повестей эксцентричность и орнаментальность фразы, синтаксический параллелизм, эффектная перифрастичность, игра на сопоставлениях и контрастах, парадоксальность сравнений и метафор, обилие тесно громоздящихся гипербол, эмоциональная патетика достигают крайнего выражения. Эта речь унизана бисером каламбуров, фейерверками остроумия и каскадами афоризмов. Вот как начинается седьмая глава повести «Мулла-Hyp»: «Одна за одной облетели с неба звездочки, как поблеклые блёстки с темно-голубой чадры ночи. Просветлело небо, как взор девственницы, и вот закипел восточный край моря, подобно заздравному кубку».

Слог Марлинского в художественных произведениях и в переписке поистине «кипит ключом, сбросив светские узы жеманства» ( «Часы и зеркало»). Поэтому-то он и назван Н. И. Гречем «бестужевскими каплями».

Реклама от Literature-XIX.Ru