Василий Андреевич Жуковский
1783-1852
Период сентиментализма
Если классицизм был для Жуковского выражением явно подражательных, ученических исканий, то сентиментализм стал начальным проявлением свойственных ему идейно-эстетических убеждений. Под воздействием окружающих его социальных и семейно-бытовых условий, а также и литературных общений, в особенности под влиянием Карамзина и «Дружеского литературного общества», поэт окончательно «меняет» громозвучную лиру на пастушескую свирель. В это время он определяется как ярко выраженный сентименталист, широко ориентированный в западноевропейских образцах своего направления. Он знакомился с сочинениями Юнга, Томсона, Грея (Англия), Парни, Мильвуа (Франция) и других творцов элегий.
Культу рассудка, свойственному классицизму, Жуковский противопоставил культ чувства. По меткому определению академика А. Н. Веселовского, он превратился в певца «чувства и сердечного воображения».
Жуковский создает в эту пору дружеские послания, романсы, песни, идиллии, басни, но главным видом избирает элегию. Под влиянием знаменитой «Элегии, написанной на сельском кладбище» (1751), принадлежащей выдающемуся английскому поэту Томасу Грею (1716-1771), элегия, как художественный вид, окончательно превращается в более или менее устойчивую форму выражения грусти, скорби, душевной сумрачности, самой разнообразной степени драматичности. Именно этот вид поэзии наиболее полно выражал душевное состояние Жуковского — парии в окружающей его среде. Ведь он, внебрачный сын помещика А. И. Бунина и пленной турчанки Сальхи, его рабыни, получил фамилию от своего крестного отца, бедного дворянина А. Г. Жуковского, проживавшего из милости в доме Бунина. Афанасий Иванович Бунин умер в 1791 году, и поэту пришлось жить вначале у его вдовы, а потом у сводных сестер: В. А. Юшковой и Е. А. Протасовой. Как свидетельствуют его дневники, Василию Андреевичу пришлось испытать и горечь своего двусмысленного положения в семье (незаконнорожденный!), и обиду за неравноправие своей матери, и тяжесть одиночества.
Высокая тематика классицистов окончательно сменилась в произведениях Жуковского интимной. Вместо знатных, сановных героев он избирает для изображения обычных людей, мирных тружеников. Основными его идеями становятся идеи превратности счастья и скоротечности земной жизни.
Социальной иерархии классицистов Жуковский противопоставляет духовную близость, моральное равенство всех людей перед лицом смерти и бытия природы. Нравственные достоинства человека, его любовь к добру и мудрости ставятся им превыше всего: «Стремясь друзьями миру быть, Мы живы в самом гробе будем!» ( «К Тибуллу»). Неравенство осознается как следствие социального устройства, зависимого уже не от бога, а от людей. Обращаясь к человеку ( «К человеку»), призывая его к признанию «премудрости провиденья», к покорности творцу всего сущего, к подчинению его воле, поэт убеждает: «Творец твой не тиран, ты страждешь от себя».
Жуковский-сентименталист — сознательный и активный просветитель. В стихотворении «К поэзии» (1804) он призывает поэтов воспламенять героев на патриотические подвиги, содействовать счастью «бедных тружеников», обрушивать гром на «жестоких и развратных», дерзающих «величать себя полубогами» и попирающих ногами «невинность, доблести и честь». Для него ясна задача поэзии, источника просвещения и нравственного воспитания людей: «Тернистую стезю цветами усыпать» ( «К поэзии»); радовать людей, «…оживлять часы сей жизни скоротечной!», воспевая «творца, друзей, любовь и счастье» ( «Вечер»).
Недовольство действительностью, ее противоречиями, утверждение духовной ценности человеческой личности, проявившиеся в сентиментальных стихах Жуковского, в условиях самодержавно-крепостнического деспотизма, было прогрессивно-гуманистическим явлением.
Тенденция к демократизации тем и идей, наметившаяся в творчестве поэта, повлекла к отказу от абстрактности и громозвучности классицизма. Язык лирики Жуковского сентиментального периода Отразил разговорную речь образованного дворянства. Культ чувства обусловил чувствительно-созерцательный, подчеркнуто эмоциональный и индивидуальный характер словесно-изобразительных средств.
Риторико-декламационная интонация стихов классицистов и подражавшего им юного Жуковского сменилась напевно-мелодической. Стих стал метрически более разнообразным, непосредственным, эмоциональным, приобрел задушевность, простоту. В ряду лучших элегий Жуковского — «Сельское кладбище» и «Вечер». «Сельское кладбище», написанное в 1801 году, доработанное и отшлифованное по советам Карамзина, опубликовано в 1802 году в журнале «Вестник Европы» в качестве вольного перевода стихотворения Томаса Грея. Но это оригинальное произведение программное не только для творчества его автора, но и для всего отечественного сентиментализма.
Тема «Сельского кладбища» — смысл жизни человека, взаимоотношения его с окружающим миром. В этом стихотворении непосредственный, искусно организованный поток чувств и мыслей конкретного человека. Элегия строится как размышление либерально-гуманистического поэта-мечтателя, вызванное созерцанием кладбища. Ее развитие представляет смену вопросов, как бы стихийно возникающих в сознании поэта. Все стихотворение составляет совокупность философских и морально-психологических мотивов, сменяющих друг друга, проникнутых грустным настроением и скрепленных общей идеей скоротечности и превратности жизни.
Поэт размышляет о жизни и смерти, о человеческих судьбах, о себе. Он отдает свои симпатии не «рабам суеты», не «наперсникам фортуны», а людям труда, потом которых «кропилася» земля. Убежденный в том, что все люди по своей природе морально равны, он скорбит о простых селянах, рожденных «быть в венце иль мыслями парить», но угасших в неведении по слепой случайности: «Их рок обременил убожества цепями, Их гений строгою нуждою умерщвлен». Поэт приветствует в стихотворении тех общественных деятелей, которые, подобно реформисту Джону Гампдену (1596-1643), выступают «защитниками сограждан, тиранства смелыми врагами».
Своеобразие этого философско-психологического стихотворения — в сосредоточенности на внутренних, душевных переживаниях личности, раскрывающихся в органической слитности природы и чувств. Тесному единству в элегии природы и чувств весьма способствует одушевление природы: «уже бледнеет день», «внимаема луной», «денницы тихий глас», «под дремлющею ивой», «дубравы трепетали», «дню юного дыханья».
Воссоздавая обычную жизнь, поэт вводит бытовую, повседневно-разговорную лексику: «шалаш», «жук», «пастух», «серпы», «очаг», «плуг», «стада». Но таких слов в элегии немного. Демократизация языка, начатая сентименталистами, и в частности Жуковским, была весьма ограниченной. Лексика интересующего нас стихотворения по преимуществу чувствительная и философско-созерцатель-ная. В нем преобладают слова, относящиеся к душевным переживаниям ( «задумавшись», «презрение», «горести», «вздохнуть», «слезы», «уныло», «несчастного», «доброго») и широким раздумьям о жизни ( «безмолвного владычества покой», «на всех ярится смерть», «всемощные судьбы», «земных тревог»). Сентиментальны и изобразительные средства элегии, эпитеты и сравнения: «унылый звон», «сердца нежного», «робкие стыдливости», «нежная душа», «милый глас», «томными очами», «кроток сердцем», «чувствителен душою».
Культ чувства, как он воплощается в творчестве Жуковского, обусловливает больший акцент не на точности изображения предмета, а на выражении «отношения» (Г. А. Гуковский) к нему. Это вело к той или иной доле субъективности словесно-изобразительных средств.
Яркая эмоционально-мелодическая экспрессивность стихотворения достигается описательно-лирической структурой фразы ( «В туманном сумраке окрестность исчезает…»), часто использующей анафоры ( «Лишь изредка жужжат… Лишь слышатся вдали»), повторения ( «Повсюду тишина, повсюду мертвый сон»), интонационные параллелизмы ( «Как часто редкий перл… Как часто лилия…»), обращения ( «А вы, наперсники фортуны»), вопросы ( «Ужель смягчится смерть?») и восклицания ( «Ах, может быть, под сей могилой!»).
Выражая свои чувства, поэт обратился к медлительному шестистопному ямбу, к четырехстрочной строфе с относительно законченным смыслом и поэтому с ослабленной смысловой связью. Все это при наличии некоторой риторичности и растянутости придало элегии раздумчиво-созерцательную тональность, глубокую эмоциональность н отчетливо выраженную мелодичность.
В стихотворении при очевидной тенденции к демократизации литературного языка нашла место и высокая церковнославянская лексика ( «внимаема», «денница», «глав», «огнь», «лобзаний», «вотще», «персть») и «витийственная», абстрактно-логическая (одическая) фразеология: «Дары обилия на смертных лить рекой», «Бежать стезей убийства». Так, при наличии ведущего сентиментального начала, в стихотворении проявились «остатки» в основном уже преодоленного поэтом влияния классицизма, его рационализма. «Сельское кладбище», восторженно принятое читателями, по словам П. А. Плетнева, сразу поставило Жуковского «в разряд лучших поэтов русских».
В дальнейшем образ поэта-мечтателя, возвышенно мыслящего и чувствующего, остро воспринимающего противоречия окружающей его действительности, сочувствующего бедным труженикам, глубоко страдающего от неразделенной любви и предчувствующего свою близкую гибель, становится ведущим лирическим героем поэзии Жуковского. С этим образом мы встречаемся и в оригинальной элегии «Вечер». Если элегия «Сельское кладбище» открыла, то элегия «Вечер», написанная в 1806 году и напечатанная в журнале «Вестник Европы» за 1807 год, в основном завершила второй этап творческого пути Жуковского. Тема «Вечера», как и первой элегии, — смысл жизни, сущность человека, его связи с окружающей действительностью и предназначение. Основная идея стихотворения — в утверждении того, что лучшее в сей скоротечной жизни превратного счастья — гармония и красота природы, дружба и любовь. Но в сравнении с «Сельским кладбищем» в нем сильнее звучит пессимистический мотив. Так сказывались возникавшие уже в сентиментальном периоде творчества Жуковского романтические тенденции.
«Вечер», как и «Сельское кладбище», относится к медитативной лирике. Но это стихотворение — убедительное свидетельство роста художественного мастерства поэта. В сравнении с элегией «Сельское кладбище» стихотворение «Вечер» более стройно, ясно и эмоционально. Это достигается прежде всего более простым, нежели в «Сельском кладбище», языком. В нем густо чередуются разговорно-просторечные слова широких социальных слоев: «скликаясь», «упредить», «тащиться», «склав». Глубоко эмоциональному пафосу элегии служит и обращение к смысловой многозначности лексики, когда слово используется не в прямом, а в какой-то мере условном семантическом значении. Вспомним: «блестящая струя… угасает», «как сладко в тишине у брега струй плесканье», «как бледно брег ты озлатил», «тащиться осужден до бездны гробовой», «и солнце восходя по рощам голубым».
Стихотворение привлекает пластичностью описаний, зримостью так любовно и лирически воссоздаваемой красоты природы. Этому содействуют, в частности, индивидуальные, созерцательно-чувствительные эпитеты: «виющийся» ручей, «пенистые» воды, «глыбистые» бразды, «наклоненная» ива, «ущербный» лик луны, «тихий утра час». Конкретности, музыкальности описаний помогает и звукопись, начинающая играть в поэзии Жуковского все более и более заметную роль. В стихотворении часто используются звукоподражательные слова: «И рева гул гремит» бегущего к реке стада; поток «журчит», тростник «колышется». Отчетливо обнаруживаются здесь также обращения к аллитерациям ( «и веслами струи согласно рассекают», «в дубраве упредить пернатых пробужденье») и ассонансам ( «как тихая твоя гармония приятна»). Все это повышает мелодику стиха. Элегия «Вечер» пленяет изяществом сжатой фразы. Строя фразу, поэт при помощи бессоюзия и устранения второстепенных членов добивается ее максимальной краткости, прелести и грации, естественности, легкости для произнесения и понимания: «Все тихо; рощи спят; в окрестности покой».
Напевно-мелодическая тональность, душевность, сердечность «Вечера» достигается восклицательно-вопросительной интонацией ( «Ах!», «Но что?»), обращениями ( «Приди, о Муза»), анафорами ( «Как слит с прохладою… Как тихо веянье»), инверсиями ( «Последний луч зари на башнях умирает, Последняя в реке блестящая струя»).
Элегия «Вечер» в сопоставлении с «Сельским кладбищем» более разнообразна и в словесно-изобразительных, и в интонационно-синтаксических средствах. Стремясь к предельной непосредственности и индивидуальной неповторимости любой строфы элегии, поэт для анафоры применяет в одном случае слова «последний — последняя», в другом — «ужели — ужель», в третьем — «где — где» и т. д. Кроме двойной анафоры, он использует и тройную. Эмоционально-психологические паузы располагаются им на самых различных местах, по естественному требованию развертывающегося потока чувств, а не по заранее придуманной ритмо-метрической или синтаксической схеме. Одни его строфы строятся на вопросительной, другие на восклицательной, третьи на восклицательно-вопросительной, а четвертые на описательно-лирической интонации. О лирической окрашенности описательных строф этой элегии весьма тонкие замечания сделал Б. М. Эйхенбаум в работе «Мелодика русского лирического стиха» (1922).
Их эмоциональности способствует то сопоставление и контраст ( «как — когда»), то эмоциональная пауза ( «Уж вечер…»), то анафоры. Эмоциональная интонация «Вечера», сходная с элегией «Сельское кладбище», обусловила их в основном: единую метроритмическую структуру. Разнообразя стих «Вечера», придавая ему большую непосредственность, поэт сочетает в каждой строфе три шестистопные ямбические строки с последней четырехстопной. Подчиняясь потоку чувств и мыслей поэта, строфы элегии сцеплены иногда по две и даже потри, в ряде случаев при наличии строфических переносов (анжамбеман — enjambement). Например, смысл последней строки первой строфы ( «Приди, о Муза благодатна») логически и Синтаксически завершается во второй строфе ( «В венке из юных роз, с цевницею златой»); третья, четвертая и пятая строфы объединяются анафорами «когда», поставленными в начале их первых строк. Мелодичность элегии «Вечер» была замечена П. И. Чайковским, который три ее строфы, шестую, седьмую, восьмую, положил на музыку (Дуэт Полины и Лизы в опере «Пиковая дама»).
Тем не менее в «Вечере» еще сказывались традиции классицизма: в нем встречаются высокие условно поэтические- слова в виде мифологизмов ( «Зефир», «Вакх», «Минвана», «Альпин»), усеченных прилагательных.- рифм ( «отдаленны — озаренны») и славянизмов ( «оратаи», «у брега», «златых», «не зреть»).
Жуковский, сразу прославившийся как лирик, в этот же период пробовал свои силы и в прозе. Первое его прозаическое произведение «Мысли при гробнице» (1797) представляет сентиментальное размышление о красоте и тленности, преходящности природы и о возвышенности добродетели, ведущей к блаженству на небе. В том же духе написаны и рассуждения «Мир и война», «Жизнь и источник», «Речь на акте в университетском благородном пансионе», «К Надежде», «Мысли на кладбище», «Истинный герой», «О путешествии в Малороссию» по поводу одноименной книги князя Шаликова и начало повести «Вадим Новгородский».
От сентиментализма к романтизму. Сентиментализм, проявляющийся в своеобразии душевных переживаний, трогательной-чувствительности, в той или иной мере присущ и дальнейшему творчеству Жуковского. Это особенно отчетливо видно в произведениях, подобных «Певцу» ( «В тени дерев, над чистыми водами…») или «Песне» ( «Кольцо души-девицы…»). Но академик А. Н. Веселовский не прав, ограничивая творчество поэта лишь сентиментализмом.
Обращаясь к содержанию сентиментальных элегий Жуковского, мы не можем пройти мимо явно выраженной в них меланхолии. Определяющая тенденция идейно-эстетической эволюции поэта проявилась именно в ее усилении. Поэт признавался А. И. Тургеневу: «Что в оны дни будило радость в нас, То в нас теперь унылость пробуждает» ( «Тургеневу, в ответ на его письмо», 1813). «Что такое меланхолия?» — спрашивал он много позднее в статье «О меланхолии в жизни и в поэзии» и отвечал так: «Грустное чувство, объемлющее душу при виде изменяемости и неверности благ житейских, чувство и предчувствие утраты, невозвратимой и неизбежной».
Усиление в творчестве Жуковского меланхолии определялось тем, что росло недовольство поэта окружающей его действительностью, все более обозначавшимся разладом с ней. К тому же одной из причин обострявшейся грусти поэта стала и трагическая история его взаимоотношений с М. А. Протасовой, которую он беззаветно любил. Однако в 1817 году Маша по настоянию матери, которая была против ее брака с Жуковским, вышла замуж за профессора Дерптского университета Мойера. В 1823 году она скоропостижно умерла. Известие о ее неожиданной смерти, по словам друга поэта, доктора К. К. Зейдлица, «потрясло душу Жуковского и погрузило ее на многие годы в тихую меланхолическую грусть. Нельзя описать словами того, что происходило в душе несчастного поэта». Вскоре он писал своей племяннице А. П. Елагиной: «Теперь знаю, что такое смерть, но бессмертие стало понятнее. Жизнь — не для счастья».
Углубление раздумий о сущности мироздания, о назначении человека обусловило постепенное формирование в творчестве Жуковского качественно нового художественного стиля. Поэт все более и более предается религиозно-меланхолическому созерцанию, просветленному сознанием красоты вселенной и уверенностью в безоблачном счастье за гробом.
Романтизм явился для Жуковского тем художественным стилем, в системе которого он раскрылся во всем ореоле своего несравненного дарования. Основной ход его философско-эстетических суждений в эту пору таков: земная красота дивная, но временная; все великое и благое человеческих дел и дней перед лицом вечности мгновенно. Именно в этой концепции восприятия мира в произведениях Жуковского рано возникает образ страдающего, во всем разочаровавшегося поэта — в мире «минутного странника» ( «Певец»).
Он окончательно приходит к признанию виновности во всех несчастьях самих людей, нравственно несовершенных, и утверждает премудрость и высшую справедливость божественного творца. Земная жизнь человека должна состоять, по его убеждению, в подготовке к загробной, бесконечной жизни, в нравственном совершенствовании, в непрерывном стремлении к идеалу ( «Голос с того света»; «На кончину ее величества королевы Виртембергской»; «Цвет завета»).
Герой романтических произведений Жуковского по своему национальному, сословному, историческому облику в большинстве случаев условен. Но он конкретен в своей внутренней сущности. Его переживания, чувства п думы, радости и скорби для той поры современны. Это было новым в изображении человеческой личности.
Уходя от социальных противоречий в идеализированное прошлое или в потустороннее будущее, Жуковский все более и более пренебрегал предметной, объективной стороной действительности. Пленяясь небесным, забывая земное, поэт все чаще становился «верным обитателем страны духов», «жильцом незнаемого мира» ( «К Батюшкову», 1812). Социально-политическая тематика оттесняется в его произведениях морально-психологической, решаемой по преимуществу абстрактно-гуманистически. Белинский не без основания подчеркивал в своих высказываниях односторонность ромаитико-идеалистической поэзии Жуковского, «задумчивой и мечтательной», «редко выходящей из магического круга неопределенных стремлений и туманных мечтаний». Но и сам впадал в односторонность. Критик характеризовал эту поэзию как совершенно «чуждую всякой действительности» и лишенную «исторической почвы».
Да, недовольный окружающими его обстоятельствами, Жуковский создавал в своей поэзии фантастический мир, противопоставленный реальному. Но было бы ошибочно представлять, что конкретно-историческая среда в ней полностью отсутствует. Она проявляется в картинах природы, в переживаниях и раздумьях лирического героя, в активных откликах на крупнейшие события современности. Связь поэта с текущими днями становилась особенно непосредственной, когда решалась судьба родины, когда вольно или невольно ему приходилось касаться основного зла эпохи — крепостного права.
Сила, прогрессивность его романтизма — в воспевании человеческой личности, в своеобразном преклонении перед ее духовной сущностью. Но прославление человека, его внутренней красоты вступало в резкое противоречие с крепостничеством, было враждебно феодальной сословной иерархий. Слабость романтизма Жуковского- в отказе от последовательной активной борьбы за самоутверждение личности, за социальные преобразования, в призыве к примирению с невзгодами жизни, признании универсальным средством улучшения жизни лишь нравственное совершенствование.
Оставаясь либерально мыслящим человеком, не удовлетворенным действительностью, Жуковский по-прежнему видит назначение искусства в просвещении людей, в совершенствовании чувств, в образовании моральных добродетелей ( «О нравственной пользе поэзии»). В послании «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину» он прямо заявляет: «Поэзия есть добродетель». Для него было ясно, что литература «должна иметь влияние на душу всего народа».
Реклама от Literature-XIX.Ru