Василий Андреевич Жуковский
1783-1852

Место и роль Жуковского в отечественной литературе.

Жуковский в своей ведущей литературной деятельности — поэт прогрессивного романтизма. Он возглавил целое его течение, называемое нами элегико-гуманистическим и одновременно философско-психологическим и этико-психологическим романтизмом. По определению Белинского, это «литературный Колумб Руси, открывший ей Америку романтизма». Благодаря Жуковскому русским читателям стала впервые понятна и близка романтическая поэзия средних веков и начала XIX века.

Но не только в этом заслуга Жуковского. Определяя его общее значение, критик считал, что «ни одному поэту так много не обязана русская поэзия в ее историческом развитии, как Жуковскому».

Именно Жуковский, прославлявший «святейшего из званий» — человека ( «Государыне великой княгине Александре Федоровне») и посвятивший свое искусство раскрытию его внутреннего мира, стал родоначальником нравственно-психологической отечественной лирики, новатором, пролагавшим пути для всего дальнейшего поступательного движения самобытной русской литературы. По меткому определению Белинского, он дал русской поэзии «душу и сердце» и явился «первым поэтом на Руси, которого поэзия вышла из жизни» (VII, 190).

Художественные завоевания Жуковского были освоены и органически вошли в поэтику гражданско — героического романтизма. А. А. Бестужев-Марлинский, характеризуя развитие русской поэзии, в 1823 году с полным знанием дела писал: «С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии».

Обращение Жуковского к внутреннему миру, к излияниям сердца, к чувствам, переживаниям обычного человека обусловило необходимость преодоления «высокого слова», «словенщизны» и поисков языка, доходящего до сердца, эмоционального, способного передать тончайшие психологические оттенки. Поэт встал на путь демократизации литературного языка. В его стихах «язык богов!», свойственный классицизму, был заменен разговорной речью дворянских образованных кругов с включением и более широких пластов общенациональной лексики и фразеологии.

В поисках словесных средств для выражения сложнейших и тончайших психологических переживаний Жуковский впервые в русской литературе широко обратился к словам, выражениям, фразеологизмам глубоко ассоциативного свойства, к намекам и символам. Если для классицистов слово было главным образом средством определения объективных качеств предмета изображения, то Жуковский применяет его и для характеристики субъективно привнесенных свойств, выражающих мысли автора и лирического героя. Одушевляя природу и олицетворяя человеческие чувства, он создает субъективно-психологические, ассоциативные, импрессионистские эпитеты, вроде: «верой сладкою полна» (тесня «О милый друг!…»), «очарованы брега», «притаились ветерки» ( «Элизиум»), «унывшее желанье», «чарующие муки» ( «К Батюшкову»). Указывая на расширительный смысл используемых им слов, поэт нередко пишет их с большой буквы ( «Дружба», «Любовь», «Счастие») или выделяет другим шрифтом ( «задумчивость», «она»). Слово «здесь» часто употребляется им в значении земного мира, а «там» — в смысле загробного мира.

Жуковский более, чем его предшественники, расширил семантическое значение слова, усилил его гибкость, изменчивость, многозначность. Видя во всем этом огромную заслугу поэта, Пушкин писал в 1825 году П. А. Вяземскому: «Я не следствие, а точно ученик его…».

Демократизируя поэтический язык, расширяя смысловое значение слова, придавая ему гибкость, многозначность, полисемантизм, многоцветность, Жуковский одновременно привносил в него и зыбкость неопределенности, неясность, туманность. Вспомним: «Ты все восторги отдавал За нестрадание святое» ( «К Воейкову»); «А порицание ограда От убивающия дар Надменной мысли совершенства» ( «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину»); «Сей внемлемый одной душою Обворожающего глас» ( «Невыразимое»).

«Поэзия души и сердца», так свойственная создателю баллад «Людмила» и «Светлана», потребовала упорной работы и над стихом. Тредиаковский и Ломоносов, реформируя стих, создали силлабо-тоническую систему. Последующие поэты XVIII века раскрыли ее богатейшие версификационные возможности. Но Жуковский, один из немногих, воплотил эти возможности в блестящей художественной форме, придавая своим стихам все большую мелодичность. Классицистскому однообразию поэт с исключительной яркостью, до него почти никем не достигаемой, противопоставил метроритмическое разнообразие. Жуковский пишет стихи ямбами: четырехстопными ( «Пери и ангел»), пятистопными без рифмы со свободной цезурой ( «Тленность»), шестистопными ( «К человеку»), смешанными ( «Алина и Альсим»), вольными ( «Сон могольца»). Поэт пользуется хореями различной длины ( «Розы расцветают», «Пловец», «Кассандра»), амфибрахиями ( «Моя богиня», «Эолова арфа», «Море»), анапестами ( «Замок Смальгольм»), дактилями ( «Суд божий над епископом», «Рыцарь Роллон»).

Автор «Светланы» применяет хореи с дактилическими окончаниями через строку, уничтожавшими их монотонность ( «Отымает наши радости»). Поэт виртуозно обогащает стих при помощи сложной системы пропусков ударений и сверхсхемных ударений.

Уже в балладе «Людмила» «певкий» (Н. Полевой) стих Жуковского принимает ярко выраженную упругость и динамичность ( «Рвы, поля, бугры, кусты; С громом зыблются мосты»), так присущую последующим поэтам, начиная с Пушкина.

Впервые в балладе «Суд божий над епископом» Жуковским введен дактиль со смежной рифмовкой на две рифмы в четырехстрочной строфе, с усечением на один слог в первой и на два слога во второй паре. Впоследствии Некрасов применил подобную стиховую форму в «Несжатой полосе». Форма исповеди и сплошные мужские рифмы перевода «Шильонского узника» Байрона, несомненно, проложили дорогу для «Мцыри» Лермонтова. Указывая на колоссальную силу этих стихов, Белинский сравнивает их с «ударами меча, поражающего свою жертву».

Жуковский ввел и так называемый сказочный гекзаметр, приобретающий элементы сказовости, разговорности ( «Красный карбункул»; «Война мышей и лягушек» и др.).

Пользуясь самой разнообразной строфикой, обогащая ее, Жуковский впервые ввел в русскую поэзию четырнадцатистрочную строфу ( «Светлана»). Он применил также до него редко использованную октаву (посвящение к «Двенадцати спящим девам», «Цвет завета», «На кончину королевы Виртембергской»). Новаторские приемы поэта использовались в дальнейшем Батюшковым, Пушкиным, Рылеевым, Баратынским, Тютчевым, Лермонтовым, Кольцовым и другими поэтами. «Краса певцов» — так назвал Жуковского в 1812 году Батюшков ( «К Жуковскому»), а в 1817 году в письме к Н. И. Гнедичу он же подтвердил: «Он у нас великан посреди пигмеев».

Критикуя Жуковского, передовые поэты продолжали ценить его огромный вклад в отечественную литературу. К. Ф. Рылеев, оспаривая пушкинский апологетизм Жуковского (Пушкин, XII, 135), признавал «решительное влияние на стихотворный слог наш», за что мы «навсегда должны остаться ему благодарными». По неоспоримому мнению Белинского, «без Жуковского мы не имели бы Пушкина». Трудно перечислить поэтов, на которых воздействовал Жуковский. Испытывая воздействие символики и других особенностей поэзии Жуковского, Блок назвал его в своей автобиографии «первым вдохновителем».

Жуковский, великолепный знаток современной ему и предшествующей западноевропейском, в особенности немецкой, а также отечественной литературы, отлично ориентированный теоретически, стал выдающимся критиком, опиравшимся на достижения и западноевропейской эстетики (например, Зульцера, Бутервека, Шиллера и др.). Амплитуда его литературно-критических интересов очень широка. Но лучшие его статьи «О басне и баснях Крылова» и «О сатире и сатирах Кантемира».

Поэзия Жуковского составила целый период не только в литературе, но, по свидетельству Белинского, и в «нравственном развитии нашего общества».

Переводческая деятельность поэта, расширявшая литературный и культурный горизонт его соотечественников, вызывает благоговейное восхищение и горячую признательность всех последующих поколений.

В преобладающей своей части творчество Жуковского имеет историко-литературное значение. Оно непреходяще своим душевным благородством, обаятельностью глубокого гуманизма и горячего патриотизма. Патриотизм Жуковского воспламенял нас в Великую Отечественную войну. Кто не помнил, не повторял в эти годы его слова: «Страшись, о рать иноплеменных! России двинулись сыны» ( «Воспоминания в Царском Селе»). Поэзия Жуковского притягательна моральным идеалом конечного торжества справедливости и добра, огромной силой одухотворенно-возвышенной, идеально-поэтической, верной любви. Она живет и долго будет жить благодаря искусству словесной живописи природы, красоте формы, музыке слова. Имея в виду сильные стороны таланта поэта, Пушкин в стихотворении «К портрету Жуковского» пророчески сказал: «Его стихов пленительная сладость Пройдет веков завистливую даль».

Реклама от Literature-XIX.Ru