Александр Сергеевич Пушкин
1799-1837

Последекабристский период. Лирика.

Поражение декабристов на Сенатской площади отозвалось и на судьбе Пушкина. В процессе следствия над декабристами обнаружилось огромное влияние его вольнолюбивой поэзии на молодежь. 12 апреля 1826 года Жуковский уведомлял поэта: «Ты ни в чем не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои… не просись в Петербург. Еще не время». Новый император, признавая талант и влияние Пушкина на читателей, замыслил обезоружить его. Он решил превратить Михайловского изгнанника в придворного поэта. Эта мысль возникла еще у его брата, Александра I, который в 1824 году через Жуковского предлагал Пушкину «Первое место на Русском Парнасе», если он «с высокостью гения» соединит «и высокость цели», т. е. станет певцом самодержавного режима. Пушкин срочно вызывается в Москву, где происходила коронация. 8 сентября 1826 года поэт прибыл туда и в тот же день «самым любезным образом» был принят Николаем I. Царь сказал ему: «Ты меня ненавидишь за то, что я раздавил ту партию, к которой ты принадлежал, но верь мне, я также люблю Россию, я не враг русскому народу, я ему желаю свободы, но ему нужно сперва укрепиться». На вопрос самодержца: «Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге?» — поэт не колеблясь ответил: «Стал бы в ряды мятежников». В дальнейшей беседе Пушкин заметил, что ему мешает цензура. Это. натолкнуло Николая на хитроумное предложение — самому ему, царю, быть его цензором, что освобождало поэта от только что вступившего в силу «чугунного» цензурного устава. Усиливая свою любезность, Николай просил помочь ему и предложил Пушкину высказать свои соображения о народном воспитании.

Коварный маневр Николая I обманул Пушкина, так как ему были близки идеи о просвещенном монархе, заботящемся о благе народа. Поверив царю, его обещаниям «постепенного усовершенствования» отечества, заявленным в манифесте от 13 июля 1826 года, поэт задался мыслью о воздействии на государственную власть, на царя в духе своих социально-политических мечтаний. Вскоре, 22 декабря, он написал «Стансы», в которых выражал надежду на благотворную миссию нового императора. Ставя образцом для него идеализированного, демократизированного Петра I, поэт развертывал перед ним широкую программу преобразовательной деятельности.

Некоторые из современников и даже из ближайших приятелей Пушкина (Катенин, Языков) увидели в этом стихотворении апологетику самодержавия и лесть царю. В обществе распространялась клеветническая эпиграмма, в которой поэт именовался «придворным лизоблюдом». Стараясь бросить на Пушкина тень, его обвиняли в предательстве и, больше того, в шпионстве. В ответ на это з ноябре 1827—феврале 1828 года Пушкин написал стихотворение «Друзьям», в котором оправдывал свою хвалу царю. Здесь напоминается, что Николай I Россию «вдруг… оживил» «войной, надеждами, трудами». Поэт имел в виду крупные военные и дипломатические успехи нового правительства (обеспечение свободы плавания на Черном море, приобретение Эриванского и Нахичеванского ханств, защита Греции от Турции), отставку Аракчеева, удаление изуверов Рунича и Магницкого, неистовых душителей просвещения, учреждение секретного комитета для лучшего устройства всех частей управления и другие мероприятия Николая, вселявшие надежду на лучшее. Пушкин, слагая «хвалу свободную», противопоставляет себя лукавому льстецу, призывающему царя презирать народ, чуждаться милостей, видеть в просвещенье зло, и благодарно отмечает, что царь «почтил» в нем «вдохновенье» и «втайне милости творит» тем, «кого карает явно». Так поэт напоминал Николаю, каким он не был, но должен быть. И потому стихотворение не разрешили к печати.

Прошел очень небольшой срок после завершения стихотворения «В надежде славы и добра», и Пушкин убедился в обманчивости своих надежд на приход в лице Николая просвещенного монарха. За чтение в обществе «Бориса Годунова» ему сделали выговор. Его записка «О народном воспитании», пропагандирующая просвещение, вызвала неудовольствие Николая. Цензура государя оказалась до чрезвычайности стеснительной опекой, лишавшей поэта всякой возможности печататься. На просьбы Пушкина об отпуске в армию и в Париж (апрель 1828 года) ответили отказом. В июле 1828 года но приговору Сената и Государственного совета, рассматривавших дело о распространении стихотворения «Андрей Шенье», поэт был отдан под секретный надзор полиции.

Но и в короткое время обманчивых надежд, возлагавшихся на Николая I, несмотря на некоторые вынужденные компромиссы, Пушкин оставался верным вольномыслию. Поражение декабристов укрепило его разочарование в их методе борьбы за свободу, но не подорвало преданности самой свободе. Пушкин не скрывал своей духовной связи с декабристским движением: «Нас было много на челне… Пловцам я пел». Он признается в верности свободомыслию: «Я гимны прежние пою» ( «Арион», 1827); «И тайные стихи обдумывать люблю» ( «Близ мест, где царствует Венеция златая“, 1827). Поэт открыто и смело сочувствует рыцарям 14 декабря и после их поражения. Он мыслит себя их соратником (“19 октября 1827»). Его послание, направленное в 1827 году в «каторжные норы» Сибири, исполнено уверенности в торжество свободы. Преданность свободе, ненависть к тирании, поэтизация участников освободительной борьбы звучат и в ряде других лирических откликов Пушкина этих лет: «Так море, древний душегубец» (1826), «Песни о Стеньке Разине» (1826), «И. И. Пущину» (1826), «В. С. Филимонову при получении поэмы его „Дурацкий колпак“ (1828), но ярче всего в стихотворении „Анчар“ (1828). Великий гуманист негодующе протестует в нем против жестокого порабощения человека человеком и гневно осуждает деспотизм, умерщвляющий любые проявления вольномыслия.

Понимание сущности и назначения поэта Пушкин связывал с идеями свободы. 13 июля 1826 года казнили руководителей декабристского восстания, а 24 июля он замыслил стихотворную декларацию „Пророк“. Поэт, провозглашает Пушкин, — избранник, учитель и провидец, призванный на гражданское служение. Его задача — просветительская, вещим, мудрым словом зажигать сердца людей, поднимать их на борьбу за правду и свободу.

Защищая свою независимость от посягательств правящей клики превратить его в придворного поэта, в простого иллюстратора официозных моральных нравоучений, в служителя практических задач, определяемых потребностями царизма, Пушкин провозглашает творческий процесс божественным откровением, наитием („Поэт“, 1827; „Поэту“, 1830), а поэзию — чуждой мелочей текущей повседневности и грубого утилитаризма („Чернь“, 1828). В стихотворениях „Чернь“ и „Поэту“ упоминается народ, но не в смысле трудового народа, а толпы, сборища придворной аристократической черни, так ненавистной поэту.

Пушкин прокламировал и защищал свободное искусство, подчиненное не эгоистическо-дидактическим задачам, навязываемым поэту извне, со стороны, царской властью, а высоким целям, осознаваемым самим поэтом. Между тем либерально-дворянская и реакционная критика приписывала Пушкину „артистическую“ теорию самоцельного искусства (А. В. Дружинин), видела в нем последователя Шеллинга (С. П. Шевырев, П. В. Анненков), демократ Д. И. Писарев обвинял поэта в презрении к народу и т.д.

Рассуждения о Пушкине как об апологете искусства для искусства — плод досужего домысла и грубых ошибок. Автор стихотворений „Поэт“, «Поэт и толпа», «Поэту», «Эхо» не оставил ни одного произведения, практически воплощающего теорию «чистого искусства», и все его творчество, от начала и до конца, служит непререкаемым свидетельством и защитой высокой гражданственности искусства.

Тревожная последекабристская атмосфера, полоса расправы над рыцарями свободы, над вольнолюбивой мыслью, над просвещением наложила на лирику Пушкина неизгладимую печать драматизма и даже в какой-то мере духовного кризиса. Трагичны философские раздумья поэта о смысле и цели существования, о жизни и смерти: «Три ключа» (1827), «Дар напрасный, дар случайный» (1828). Во втором стихотворении он горестно признается: «Цели нет передо мною». Мрачная окраска привнесена в его пейзажные стихи: «Кавказ» (1829), «Обвал» (1829), «Бесы» (1830). Грусть, разлука, страданье, безнадежность, сопутствуют самым лучшим его любовным стихам, достигшим вершин сердечности, поэтичности и вошедшим в созвездие бессмертных творений мировой интимной лирики: «Не пой, красавица, при мне» (1828), «Я вас любил» (1829), «Что в имени тебе моем?» (1830), «В последний раз твой образ милый» (1830), «Для берегов отчизны дальной» (1830). Только что названные и другие любовные стихи Пушкина чаруют переливами подлинно человеческих чувств — безмолвных и безнадежных, отвергнутых, взаимных и торжествующих, но всегда безмерно нежных и чистых. В них особенно отчетливо проступает мысль, что любовь, даже безответная, неразделенная, — огромное благо, духовно, морально обогащающее, облагораживающее человека.

В поэзии Пушкина этой поры не исчезают, а усиливаются темы одиночества, глубокой скорби, так громко звучавшие в период ссылки. Поэта преследует ничем не отвратимая грусть и тоска ( «Зимняя дорога»), мучает душевная неудовлетворенность ( «Воспоминание», 1828; «Безумных лет угасшее веселье», 1830; «Монастырь на Казбеке», 1829), страшит предчувствие надвигающихся бед ( «Предчувствие», 1828; «Дорожные жалобы» 1829). Даже в шутливом альбомном стихотворении «Ек. Н. Ушаковой» (1827) навязчивые думы Пушкина о грядущей беде прорываются неожиданным вопросом: «Вы ж вздохнете ль обо мне, Если буду я повешен?» И естественно, что в лирике этих лет многократно, в самых разнообразных ситуациях мелькает мотив гибели и смерти: «Под небом голубым страны своей родной» (1826), «Утопленник» (1828), «Ворон к ворону летит» (1828).

Но как бы ни были тяжелы невзгоды и сложны идейно-нравственные «заблуждения», колебания, павшие на долю Пушкина, они не привели его к полному отчаянию, к безысходности. Сквозь сгущавшуюся душевную сумрачность все время пробивался светлый луч жизнеутверждения. Признавая неумолимый ход развития действительности, веря в торжество прогресса, он в 1830 году утверждал: «Дух века требует важных перемен». Личные невзгоды не подавляли исторического оптимизма поэта: он верил в силы науки, в народ. И в этом сказалось его духовное величие.

В стихотворении «На холмах Грузии лежит ночная мгла» поэт говорит любимой: «Печаль моя светла». Признавая в элегии «Безумных лет угасшее веселье» свой путь унылым, сулящим лишь горе, лирический герой, вопреки всему, рвется к жизни: «Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Осознавая смертность всего существующего, поэт глазами мудреца воспринимает вечный круговорот меняющейся жизни и радостно приветствует новое поколение, идущее ему на смену: «И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть».

В пору, следующую за 14 декабря 1825 года, Пушкин откликался и на другие темы: сатирически обличал новую знать ( «Моя родословная», 1830) и критиков, требовавших идиллических изображении неприглядной действительности ( «Румяный критик мой, насмешник толстопузый», 1830), разил эпиграммами своих литературных и иных противников ( «Собрание насекомых», 1829; «На Булгарина», 1830). Но при всем том в эту пору центр поэтических влечений Пушкина перемещался к роману, поэме и драматургии. Главными его произведениями этого времени стали «Евгений Онегин», «Полтава» и драматические сцены.

Реклама от Literature-XIX.Ru