Александр Сергеевич Пушкин
1799-1837
«Евгений Онегин» (1823—1831).
Реалистические принципы, так решительно заявленные в трагедии «Борис Годунов» и в других произведениях Пушкина второй половины 20-х годов, с еще большей глубиной воплотились в стихотворном романе «Евгений Онегин». Он задуман, возможно, в 1820 году, во время пребывания Пушкина в Крыму, с семейством Раевских, начат 9 мая 1823 года, а закончен 5 октября 1831 года. Отдельные поправки вносились в роман вплоть до первого его полного издания, вышедшего в 1833 году.
Многочисленные упоминания в романе «Евгений Онегин» писательских имен убедительно свидетельствуют, что Пушкин, создавая роман, опирался па достижения отечественной и западноевропейской литературы, начиная с Гомера.
Основной конфликт романа «Евгений Онегин», как и в ряде предшествовавших произведений, — глубокое противоречие между запросами пробуждающейся, осознающей себя личности и ее средой, так называемым обществом, застывшим в косной неподвижности, живущим по мертвящим канонам. Но цели этого романа уже совершенно иные. Переходя от романтического восприятия и воплощения действительности к критическо-реалистическому, Пушкин ставит перед собой задачу объективного, трезвого анализа своей современности в присущих ей противоречиях. С этой поры творчество Пушкина, по замечательной формулировке И. Киреевского, безусловно принятой поэтом, кристаллизуется как «поэзия действительности».
В романе, поэтизирующем обычное, повседневное, что было в отечественной романистике новостью, как в зеркале, отражается глухая помещичья провинция, крепостная деревня, барская Москва, высший петербургский свет, губернские города (в путешествии Онегина). Границы совершающихся в нем действий: конец 1819 — весна 1825 года.
В общей обличительно-сатирической характеристике дворянства поэт не пощадил и родителей Ольги и Татьяны. Однако именно старики Ларины вызывают сочувствие Пушкина. Причина в том, что их «патриархальная» строгость в отношениях с крестьянами не исключала и доли человечности, привязанности к слугам. Эскизно, пунктирно, но достаточно прямо сказано в романе и о положении крепостных крестьян. Ссылки Маркса и Энгельса на этот роман при объяснении экономических процессов, происходивших в ту пору в России, лишний раз подтверждают его конкретно-историческую верность.
«Евгений Онегин» — роман характеров и нравов. Его сюжетообразующие действующие лица Евгений Онегин и Татьяна Ларина воплощаются не в статике, не в кризисных эпизодах, а в причинно-хронологической последовательности, в постепенном духовном росте, в истории своей жизни, в основных звеньях своей биографии. Отношение автора романа к Евгению почти на всем протяжении повествования — ироническое, но благодушное, при явной общей к нему симпатии. Онегин — аристократ по происхождению и воспитанию, индивидуалист и эгоист по своему нравственно-психологическому облику, как он сложился к своему совершеннолетию. Это «забав и роскоши дитя», законодатель мод, завсегдатай театральных кулис, искусный знаток «науки страсти нежной». Но, будучи человеком беспокойного, острокритического, ищущего ума, он вскоре разочаровался во всем том, что ему было близко и мило с детства, пресытился светской жизнью, стал читать, кроме художественной, русской и иностранной, социально-политическую и даже экономическую литературу (Адама Смита). Это привело «молодого повесу» к недовольству окружающей его действительностью, определило его оппозицию к тогда господствовавшему социальному правопорядку и быту высшего общества.
В чем проявляется оппозиционность Онегина? В просвещенном, прогрессивном образе мыслей, в том, что Пушкин называет «мечтам невольная преданность», в гуманности, в сострадательности к крепостным. Приехав в деревню, «Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил — И раб судьбу благословил».
По отдельным намекам можно догадываться, что недовольство Онегина обусловлено и начавшейся реакцией. В первой главе романа неожиданно возникает образ колодника в тюрьме. Не случайно и то, что в следующей строфе Евгений задумчиво стоит, «опершися на гранит» набережной Невы, смотря на Петропавловскую крепость. Оппозиционность Онегина сказывается даже во внешних деталях: в наличии «Байрона портрета» в его деревенском кабинете; в том даже, что он носит «широкий боливар», шляпу с широкими полями, которая тогда была в моде у республиканцев, у либерально мыслящих людей. Пушкин подчеркивает достоинства поведения своего героя. Прочтя признание Тани в любви к нему, Онегин не обманул ее, не воспользовался «доверчивостью души невинной». И поэт обращает на это внимание читателей: «Не в первый раз он тут явил Души прямое благородство». Выделяя Онегина из светской толпы, Пушкин заметил: «Мы все глядим в Наполеоны… Сноснее многих был Евгений». Автор признается: «Я сердечно люблю героя моего». Его сочувственное отношение к ведущему герою, своему «приятелю», сохраняется до конца романа. Но при этом уже в первой главе романа, прокламируя не субъективно-лирическую, романтическую, а объективную его обрисовку, Пушкин пишет: «Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной».
Совершенно очевидный прогрессивно-гуманистический облик Евгения явно не мирится с той оценкой его преобразовательной деятельности в поместье, которую ему дает автор романа: «чтоб только время проводить». Думается, что эта оценка маскировочная, для цензуры.
В духовной эволюции Онегина новым этапом стала дуэль с Ленским. Происшедшая вопреки его желанию, но и при отсутствии противодействия ей, вызванного боязнью обвинения в трусости, дуэль была воспринята Онегиным как преступление, как убийство. Именно поэтому «окровавленная тень» бывшего друга «ему являлась каждый день». Переживания и раздумья, вызванные дуэлью, определили еще более серьезное восприятие жизни, нежели то, которое было свойственно Онегину до поединка. Но все глубже расходясь с людьми своего круга, много превосходя их умом, образованностью, гуманностью, неясными стремлениями к лучшему, он оставался вместе с тем чуждым и народу. Герцен справедливо отмечает своеобразную промежуточность положения Онегина, то, что «он никогда не становится па сторону правительства» и «никогда не способен стать на сторону народа…». Ему скучно среди окружающих его пустых людей, тоскливо и с самим собой. Ничего не делая, не принося никому пользы, он превращался в «умную ненужность» (Герцен).
Попытки воплощения персонажей в свойственных им противоречиях были в литературе и раньше, но в лице Евгения Онегина они впервые в русском романе проявились с такой жизненной верностью, полнотой, знаменуя собою победу совершенно нового, реалистического принципа художественного воспроизведения. Образ Онегина, сложный и противоречивый, заключающий в себе и безусловно положительные признаки прогрессивности, гуманности, просвещенности и резко отрицательные черты явно выраженного индивидуализма, практической бездеятельности, стал родоначальником так называемых «лишних людей» русской литературы. Белинский называет Онегина «страдающим эгоистом», «эгоистом поневоле», т. е. человеком хороших задатков, но испорченным светским воспитанием, обстоятельствами аристократической среды, презревшим вкусы светской жизни, но не нашедшим истинного назначения, а поэтому и мучающимся своим одиночеством. Герцен, характеризуя Онегина, сказал: «Онегин… это лишний человек в той среде, где он находится, не обладая нужной силой характера, чтобы вырваться из нее».
После бессмысленной дуэли с Ленским герой романа отправился в путешествие. Познание родной земли, жизни народа усилило внутреннюю сосредоточенность Онегина, и он оказался еще более, нежели раньше, «чужой для всех» окружающих его лиц блестящего света. Но, встретив здесь Татьяну, Евгений нашел в ней духовно родственную личность, способную возродить его к жизни. По крылатому выражению Герцена, «он молодеет благодаря любви». Но его любовь не нашла желанного отклика. Если Онегин отличается противоречивостью, то морально-психологический облик Татьяны привлекает своей целостностью. По словам Белинского, она «создана как будто вся из одного цельного куска, без всяких приделок и примесей». Эго яркий тип русской женщины пушкинской эпохи. Именно в ней с наибольшей силой обозначается утверждающий пафос романа, его этико-эстетический идеал.
Характер Онегина складывался в условиях высшего петербургского света, связанного с космополитическими влияниями. Его учителя — иностранцы-гувернеры. Лучшими чертами своего духовного облика он обязан прогрессивным веяниям эпохи, определяемым освободительным движением. Татьяна росла в деревенской глуши, среди полей и лесов, в семье доброго помещика среднего достатка, вблизи простого народа. Ее основная воспитательница;— крепостная «Филипьевна седая». Не случайно Татьяна, переселившись в Петербург, превратившись в знатную великосветскую даму, тоскует о простой сельской жизни и вспоминает «бедную няню». Эта няня, мудрый, трагический облик которой выписан так рельефно, символизирует глубочайшую связь основной героини с крестьянством, с его поэзией и «преданьями простонародной старины». Национально-русское, самобытно-народное воздействие оказалось в формировании Татьяны сильнее французских романов, хотя и они прививали ей возвышенную мечтательность. В отличие от пошлой, невежественной провинциально-поместной среды Татьяне свойственны искания тревожной мысли, сильно развитые чувства морального долга, прямота, чистота, доброта, сердечность, скромность, непосредственность. Это натура оригинальная, поэтическая, волевая, глубокая и страстная, любящая все русское: нравы, обычаи, природу. Чистота побуждений и желаний Татьяны внятно высказана в ее целомудренном послании Онегину: «Была бы верная супруга и добродетельная мать!»
Татьяна, уступая мольбам матери и родственников согласилась на брак как на выполнение жизненного долга. Она посвятила себя мужу, создавая для пего заслуженное счастье и покой, с честью поддерживая его связи и положение в обществе. Не зная о духовной эволюции, о тяжелых страданиях Евгения, Татьяна приняла его искренние уверения в любви к ней с сомнениями, в какой-то мере и за манеры опытного ловеласа, раба «чувства мелкого», хлопочущего об очередной любовной интриге, способной принести ему «соблазнительную честь». Это было оскорбительно, мучительно для Евгения, но Татьяна имела основания для своих сомнений. Ведь Евгений, умный, досконально знающий нравы света, должен был понимать, что соединиться им без морального для нее ущерба невозможно. Будучи до конца последовательной и прямой в своих поступках, она признается Евгению: «Я вас люблю (к чему лукавить?) Но я другому отдана; Я буду век ему верна».
Эти слова не встретили сочувствия Белинского. Но критик не учитывал в данном случае ни моральных принципов Татьяны, определяемых условиями формирования ее духовного облика, ни конкретных обстоятельств. Воспитанная в духе народных этических правил, подкрепленных чтением сентиментально-романтических произведений, подобных «Новой Элоизе» Руссо и «Грандисону» Ричардсона, в которых утверждаются возвышенно-благородные герои, Татьяна отличалась исключительной нравственной требовательностью, не позволившей идти ни на какие сделки с совестью, и считала непререкаемой, священной верность мужу, данному слову. К тому же Татьяне муж никогда не был ненавистен. Она глубоко уважала его. Кстати сказать, ее муж, боготворивший ее, не столь разительно старше ее, как представлено в опере Чайковского. Грубо ошибочно именовать его «старцем», как сказал Ф. М. Достоевский в своей знаменитой речи на открытии памятника Пушкину в 1880 году, «старым хрычом», что в полемическом запале сделал Г. И. Успенский в статье «Праздник Пушкина». Князю, «родне и другу» Онегина, вспоминающему с ним «проказы, шутки прежних лет», по всей видимости, участнику Отечественной войны, по вычислениям пушкинистов, около тридцати двух лет (А. Слонимский) и самое большее тридцать пять — сорок (Н. О. Лернер). В то время военная карьера нередко приносила чины очень быстро: князь С. Г. Волконский стал генералом всего в 23 года, а Н. Н. Раевский — в 29 лет.
Белинский видит в верности Татьяны профанацию чувства любви, но, изменяя мужу, на что она должна была пойти? На разрыв, на официальное расторжение брака? Развод в то время был почти немыслим. Она могла бы дать волю своему чувству и начать с Онегиным любовную интригу. Все это было так обычно в высшем светском обществе. Но пойти на тайную любовную интригу, т.е. согласиться на адюльтер, — значило бы разменяться, опошлиться, осквернить чистоту своей любви, принять лживые, ханжеские принципы поведения так презираемого ею светского общества, К тому же таким поступком Татьяна бы опозорила и морально убила ни в чем не повинного и почитаемого ею мужа. Это было, с ее точки зрения, бесчестно и бесчеловечно.
Сохраняя верность мужу, оставаясь нравственно безупречной, Татьяна отстаивала также свою независимость, чистоту и гордость перед ей ненавистным и чуждым аристократическим обществом. Только этическая незапятнанность являлась оплотом и защитой ее самостоятельности и своеобычности. Именно душевное величие подняло ее над окружающим пустым, мишурным светом и заставило склониться перед ней его обитателей, отдать дань удивления и уважения редкостному среди них явлению.
Трагична судьба и Евгения, и Татьяны. Но в поединке долга и чувства, разума и страсти одерживает победу не Евгений, а Татьяна. Только моральная принципиальность, нравственная безупречность и волевая сила поставили Татьяну, «милый идеал» Пушкина, во главе галереи замечательных героинь, созданных Тургеневым, Некрасовым и другими писателями и так возвысивших русскую прогрессивную литературу в глазах всего мира.
Пушкин, оттеняя ведущих героев своего романа, противопоставляет им Владимира Ленского и Ольгу Ларину.
Образ Ленского чаще всего трактуется слишком прямо линейно, как развенчание романтизма, а его стихи «Куда, куда вы удалились» воспринимаются даже пародией (А. Слонимский). А между тем Ленский так же, как и Онегин, сложен и противоречив. Это один из самых светлых образов русской литературы. Пушкин любуется его «ко благу чистой любовью», «доверчивой совестью», целомудрием чувств, возвышенными стремлениями, не успевшими увянуть «от хладного разврата света». Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта» недаром вспомнил Ленского, называя его «милым» певцом, воспетым «с такой чудной силой». Белинский подтвердил, что «это было существо, доступное всему прекрасному, высокому». Следуя за ними, Герцен заявил: «Пушкин обрисовал характер Ленского с той нежностью, которую испытывает человек… когда он был так полой надежды, чистоты, неведения».
Пушкин видел и недостатки Ленского. Как и Онегин, он оторван от глубин родной национальной почвы, к тому же экзальтирован, витает в облаках, живет иллюзиями, порывами чувств. Это поэт-романтик, идеализирующий жизнь, видящий ее лишь в розовых красках, склонный и к унылому элегизму, к преувеличенной чувствительности: «он сердцем милый был невежда».
Что же касается предсмертных стихов Ленского, то они являются не пародией, а истинно художественной стилизацией романтического элегизма. Замечание Пушкина «темно и вяло» относится, не к поэтическому таланту Ленского, не к достоинствам его замечательных в своем роде стихов, а к способу излишне метафорического, перифрастического изображения, воспринимавшегося автором «Евгения Онегина» как устаревший.
Ленский, как и Онегин, — жертва русской действительности. В условиях разгрома декабристского движения уже не представлялось возможным воплотить великие задатки свободолюбивого, мятежно-пылкого, необычайно поэтически даровитого юноши, каким был Ленский. И поэтому он, очерченный в сравнении с самими главными героями эскизно, гибнет на дуэли, сраженный пулей Онегина. «Поэт видел, — пишет Герцен, — что такому человеку нечего делать в России, и он убил его рукой Онегина».
Полная противоположность серьезной, размышляющей, замкнутой Татьяне— ее сестра Ольга. Она мила наивной простодушностью, непосредственной общительностью, светлым жизнелюбием, не отягченным раздумьями: всегда «Резва, беспечна, весела», а попросту легкомысленна. Потеряв Ленского, «недолго плакала она». Обычная, посредственная, примитивная, ничем не выделяющаяся Ольга — наиболее распространенный тип дворянской девушки начала XIX века. Поэтому Пушкин дает отсылку: «любой роман Возьмите, и найдете, верно, Ее портрет».
В то время как душевный облик Татьяны складывается по преимуществу под воздействием народных начал, Ольга, формируясь, повторяла сущность своих простых, непритязательных, в какой-то мере патриархально-добрых родителей.
Общественные условия, окружающие основных героев романа, невыносимы и гибельны. Следя за их трагическими злоключениями, Белинский очень верно назвал этот роман «поэмой несбывающихся надежд, недостигающих стремлений». Изображая обстоятельства, превратившие Онегина в «лишнего человека», сгубившие Ленского, искалечившие жизнь Татьяны, поэт, по верному замечанию Белинского, невольно приходит к выводу, что «зло скрывается не в человеке, но в обществе».
Белинский, отмечая попытки основных героев романа осмыслить обстоятельства, в которых они живут, справедливо называет Пушкина «представителем впервые пробудившегося общественного самосознания». И подчеркивает — «заслуга безмерная».
Объективно-реалистический показ действительности и определяемых ею характеров, поставленный целью романа, обусловил и соответствующие принципы воплощения его развернутых персонажей. Воссоздавая героев своего романа, Пушкин обнаружил замечательное мастерство их социально-психологического изображения. Впервые в русской литературе действующие лица романа раскрылись в своем внутреннем мире с такой реалистической верностью, многосторонностью и художественной экономностью. Но при этом, оттеняя индивидуальные свойства, поэт более крупно выдвинул их социально-типические черты, Онегин, Татьяна, Ленский и Ольга — общественные типы глубокого и широкого обобщения.
Подчеркивая социально-типическое начало персонажей романа, Пушкин раскрывает их в невиданной гармонической соразмерности и уравновешенности своих проявлений: идейных, психологических, моральных, бытовых. Действующие лица романа, кроме того, восхищают лаконизмом проявления своих непосредственных чувств. Весьма сдержанны и прямые авторские характеристики их переживаний. При всем том герои романа отчетливо ясны, рельефны в своей внутренней сущности, что достигается системой дополняющих друг друга внешних примет и путем зарисовки их социально-бытового окружения.
Если в предшествующих произведениях Пушкин рисовал необычную (экзотическую!) природу романтическими красками, то в романе «Евгений Онегин» он обращается к обычной природе среднерусской полосы, изображая ее реалистически.
Изображая своих героев в атмосфере привычной им национально-бытовой среды, Пушкин создает на диво осязаемые, рельефные картины городской и сельской природы. Его зарисовки зимы ( «Зима!.. Крестьянин торжествуя»), весны ( «Гонимы вешними лучами»), осени ( «Уж небо осенью дышало»), воссоздающие поэзию русского ландшафта, стали хрестоматийными. Особую задушевность и композиционную органичность придает им связь с переживаниями действующих лиц: Евгения ( «Деревня, где скучал Евгений»), Татьяны ( «Но вот уж лунного луча Сиянье гаснет») и т. д. Одной, двумя чертами Пушкин достигает полной реальности. А как точно, тонко, сжато рисует поэт предметы: «Морозной пылью серебрится Его бобровый воротник».
Онегин и Татьяна, Ленский и Ольга ясны нам во всех своих психологических состояниях и движениях. Но все их глубинное, сердечное, бережно таящееся от людских взоров, поэт ощутимо доносит через внешнее, сообщая ему необходимую многозначительность. Показывая, что Онегиным овладела хандра, полное равнодушие и безразличие ко всему окружающему, в том числе и к театру, Пушкин пишет: «…потом на сцену В большом рассеянье взглянул, Отворотился и зевнул». Обращая внимание па внутреннюю сосредоточенность, на необычность Татьяны, поэт скажет словами Ленского: «грустна И молчалива, как Светлана, Вошла и села у окна».
Представляя образцы высочайшего искусства раскрытия внутреннего через внешнее, подхваченного лучшими писателями русской классики: Гоголем, Гончаровым, Тургеневым, Чеховым и многими другими, Пушкин предвосхитил и их средства непосредственного выражения героями своих чувств. Переписка главных героев, стихи Ленского — зарницы, возвещающие психологические откровения Достоевского и Л. Толстого.
Редкий лаконизм отличает и пушкинскую обрисовку внешних портретов. Онегин, избалованный питомец аристократического круга, внешностью подобен «ветреной Венере», а заболев хандрой, появляется в гостиных «угрюмый, томный». Татьяна бледная, задумчивая, мечтательная, вся ушедшая в себя, в свои думы. Ольга румяная, с голубыми глазами, льняными локонами, быстрыми движениями и улыбкой на устах.
Социально-типическая сущность героев романа убедительно подкрепляется их конкретно-исторически достоверной речью, весьма скупой, немногословной. Г. А. Гуковский в книге «Пушкин и проблемы реалистического стиля» очень тонко подметил наличие для каждого героя романа речевого лейтмотива, своеобразной стилистическо-речевой атмосферы. Евгению Онегину, находящемуся под воздействием западноевропейской цивилизации, сопутствует обилие иностранных, книжных слов. Его речь в соответствии с характером иронико-сатирическая. Татьяна, испытывающая по преимуществу самобытно-русское влияние, окружена национально-народной, фольклорной языковой стихией, так живописно проявившейся, в частности, в ее «чудном сне». Ее речь задушевно-непосредственна, во многом близка народно-просторечным, устно-поэтическим оборотам. Романтику Ленскому свойственно перифрастическое, усложненно-метафорическое изъяснение.
В речи персонажей Пушкин воссоздает самые различные стили разговорного языка того времени, но вместе с тем эти стили не образуют механического смешения, а сливаются органически в единую словесно-речевую систему романа. Язык романа всюду сохраняет единство пушкинского стиля. Господствующий в романе принцип речевой характеристики определяет явно выраженную тенденцию к лаконизму, к неприятию любых лексико-фразеологических крайностей (натуралистических, метафорическо-патетических и иных).
Типичности и пластичности действующих лиц во многом помогают изобразительные средства, в особенности сравнения, конкретные и предметные, подмечающие наиболее существенные их социально-психологические признаки. При этом сравнения проявляют иногда тенденцию развернуться в целостные реалистические картины. Воспроизводя тревожное состояние Татьяны перед встречей с Онегиным, после отправления ему письма с объяснением в любви, поэт замечает: «Так бедный мотылек и блещет, И бьется радужным крылом, Плененный школьным шалуном; Так зайчик в озими трепещет» и т. д. Еще более ярко через развернутое сравнение говорится о смерти Ленского.
Полнота, рельефность обрисовки персонажей достигается также обилием эпитетов, отмечающих определяющие стороны их характеров, но по преимуществу эмоционально-психологические. Например, образ Татьяны возникает с помощью эпитетов: «дика, печальна, молчалива», одарена «воображением мятежным», «своенравной» головой, «пламенным и нежным» сердцем. Ее духовная эволюция изображается эпитетами: «милая» мечтательница, девочка «несмелая», «равнодушная» княгиня, «неприступная» богиня роскошной царственной Невы и т. п.
Пластичны, экспрессивно-выразительны и одновременно эмоционально-психологичны и эпитеты романа, характеризующие вещи. Здесь «лорнет — разочарованный», «своды — дерзостные».
Пушкинский лаконизм, так изумительно проявившийся в характеристике героев романа, покоряет и всеми другими сторонами своего поистине вершинного художественного выражения.
Удивителен авторский язык романа — непринужденно-иронический, задушевно-лирический, прозрачно-ясный, изящный, гибкий, музыкальный, обильный оттенками. Опираясь на все словарное богатство общенародного языка, филигранно оттачивая литературную речь современного ему образованного общества, Пушкин смело вводит в роман, когда это необходимо, и просторечную лексику. Вспомним: «Как зюзя пьяный»; «И человека растянуть он позволял— не
Легкости, непринужденности, гибкости речи автора и действующих лиц романа содействует логически ясная, лапидарная, строго уравновешенная, гармоническая разговорная синтаксическая структура. Сохраняя сжатость, прозрачную ясность фраз, Пушкин причудливо меняет их интонацию. Удивительно гибкая смена интонаций позволяет обнаружить все богатство переживаний автора и его героев, усиливает живость и лиризм романа. Разнообразя фразу, поэт пользуется скоплением глаголов ( «Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать») пли существительных ( «мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, Кусты сирен переломала»), повторением их ( «Мечты, мечты! Где ваша сладость?») и многими другими приемами.
Усиливая лирическое начало фразы, поэт часто обращается к анафоре. В строфе XXV восьмой главы анафора повторяется семь раз. Когда Пушкину нужно подчеркнуть и выдвинуть какое-либо слово, он смело пользуется перестановками, нарушающими обычный порядок слов в предложении: «Швейцара мимо он стрелой».
Яркой образности и музыкальности языка романа, несомненно, помогает обильное использование звуковой инструментовки, всегда подчиненной смыслу. Пушкин не пропускает ни одной возможности обращения к звукоподражательным словам: «Под ней снег утренний хрустит»; «Журчанье тихого ручья». Им очень часто применяется сгущение звуков, живописующих то или иное действие. Так, нагнетанием р, г, д и других звонких, твердых звуков ощутимо передается динамичность и бравурность мазурки: «Когда гремел мазурки гром». Искусное чередование звуков о, т, р, к содействует созданию слуховой иллюзии грузного, пьяного пляса: «Да пьяный топот трепака Перед порогом кабака». Превращая слово «ветер» в звуковой образ, поэт повторяет его звуки в других словах: «И вестник утра ветер веет». Волшебна здесь игра аллитерациями и ассонансами, придающими языку романа идеальное благозвучие: «Как лань лесная боязлива»; «Певец пиров»; «И бал блестит»; «Моей мечтательнице милой». Необычайное искусство Пушкина превращает роман в симфонию музыкальных звуков.
Большое достоинство языка романа составляет его меткость, афористичность. Он как бы унизан жемчугами крылатых слов и выражений: «Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и
Живости и правдивости действующих лиц романа, несомненно, содействует разнообразие приемов их обрисовки: рассказ, описание, диалог, реплика, монолог, письмо, взаимохарактеристика.
Роман «Евгений Онегин» задумывался и осуществлялся в переходную пору, когда стихи постепенно утрачивали свое господство, а проза шла к своему торжеству. Поэтому естественно, что Пушкин выбрал для него промежуточную, синкретическую форму, объединяющую эпос и лирику. 4 ноября 1823 года он извещал П. А. Вяземского: «Пишу не роман, а роман в стихах —“ дьявольская разница». Взяв за образец лиро-эпическую манеру «Беппо» и «Дон-Жуана» Байрона, написанных стихами, Пушкин использовал ее в реалистических целях.
Для романа избран четырехстопный ямб (кроме песни девушек, написанной трехстопным хореем), отличающийся разговорностью. Обогащая стих, поэт разнообразит его пиррихиями ( «Неумолимых, неподкупных») и спондеями ( «Шум, хохот, беготня, поклоны»), применяет полную ( «Когда не в шутку занемог»), наращенную ( «Мой дядя самых честных правил») его форму и т. д. Поэтому почти каждая строчка романа звучит своеобразно. Естественности стиха способствуют многочисленные переносы: «Расправил волоса рукой, Вошел».
Не считая нескольких свободных строф (вступление, письмо Татьяны, песня девушек, письмо Онегина), роман написан так называемой онегинской строфой. Эта строфа, состоящая из четырнадцати строк, включает в себя три четверостишия с различной рифмовкой (перекрестной, смежной, кольцевой) и заканчивается двумя строчками со смежной рифмовкой. Несравненное искусство Пушкина придало этой объемной строфе глубокую содержательность и совершенную отточенность изящной формы. Подавляющему большинству строф поэт сообщил внутреннюю динамичность. Иногда эта напряженность сопровождает всю строфу: «Мой дядя самых честных правил…».
Пушкинисты предлагают различное толкование строения онегинской строфы. По мнению Б. В. Томашевского, эта строфа проявляет тенденцию начинаться тезисом, кратко формулирующим тему (первое четверостишие), продолжается развитием темы (второе и третье четверостишия) и заканчивается сентенцией. По наблюдению Л. П. Гроссмана, строфа чаще открывается двумя восходящими четверостишиями, за которыми после смысловой паузы следует нисходящее четверостишие, завершающееся итоговыми строчками. Пример тому строфа: «Так думал молодой повеса». Прихотливо расцвечиваясь, около трети строф тяготеет к сонету: «Татьяна верила преданьям…» Пушкин придавал большую роль в строфе заключительному двустишию, принимающему форму эмоционально заостренной точки (pointe), в виде изречения, эпиграммы, меткого оборота, шутки, яркого образа, иронического или лирического вопроса, восклицания.
В критической литературе уже высказывалась мысль, что онегинская строфа, относительно законченная по теме, по смыслу, отлично помогает Пушкину в строении романа. При его внутреннем единстве в нем свободно и легко совершаются переходы от одной относительно самостоятельной темы к другой.
Красочную многоцветность строфики «Евгения Онегина» создает и рифмическая полифония. Здесь использованы, кажется, все возможности тогдашней рифмы: глагольные (забавлять — поправлять), отглагольные существительные (творенье — уединенье), составные с простыми (человек — век), омонимы (о том — том), ассонансы (колеи — земли), сочные или богатые (Гораций — акаций, боливар — бульвар), иностранные слова с русскими (et cetera —добра) и др. Обогащая современную ему рифму, поэт начинает применять рифмы, созвучия которых распространяются и влево от ударной общей или подобной гласной рифмующихся слов: «холодный — голодный», «б кружок — рожок». Рифмы, утерявшие свою впечатляемость, вроде «розы — морозы», используются им только пародийно.
Фразы строф не замыкаются четырехстрочиями, а, когда это необходимо, переходят из одного четверостишия в другое и даже, по подсчету Б. В. Томашевского, в десяти случаях из одной строфы в другую, объединяя их. Тем самым строфы лишаются обособленности. Их синтаксические связи между собой повышают ту непринужденность и естественность, которые так свойственны речевому потоку романа.
Роман, органически целостный, архитектонически строен, изящен, гармонически соразмерен во всех своих частях, ясен, строг, сжат, чужд каких-либо излишеств. В его экспозиции характеризуются основные персонажи. Любовь Татьяны к Онегину и Ленского к Ольге составляет его завязку. Духовный поединок Евгения и Татьяны, приведший к их объяснению, становится кульминацией и развязкой романа. Неповторимое своеобразие композиции романа, ощущение всей непосредственности жизненной атмосферы, в которой живут основные герои романа, придает образ автора, «лирического героя» и «персонажа», свидетеля, участника и комментатора изображаемых событий, от лица которого ведется повествование. Лирическими отступлениями автора роман обогащается содержательно, объединяется композиционно и насыщается эмоционально. С самого начала романа перед нами возникает прекрасный облик идейно-передового, жизнелюбивого, человечного, мудрого поэта, проникнутого верой в прогресс, в будущее и прямо высказывающего свои оценки, открыто выносящего свои приговоры о самых разнообразных явлениях социальной жизни, литературы, театра и т. п. Это сообщает «самому задушевному произведению Пушкина» свойство глубочайшей исповеди.
В первых главах романа, начатых в условиях общественно-политического подъема, авторский голос звучит шутливо-иронически, пронизан светлым, солнечным юмором. В последующих главах (с пятой), написанных после 14 декабря 1825 года, в годы жесточайшей реакции, он приобретает все большую сдержанность, серьезность, а в заключительных становится глубоко элегическим и драматическим. Но весь дух этого исторически правдивого произведения, наполненного радостным ощущением бытия, проникнутого верой в жизнь, в победу добра, в будущее родины, оптимистический.
Роман «Евгений Онегин», отличаясь богатством идей и чувств, затрагивает такое обилие социально-политических, нравственно-бытовых, литературно-театральных вопросов, что Белинский назвал его «энциклопедией русской жизни».
Пушкин изображал современную ему действительность в ее неприятии, отрицательно и мечтал о будущем, исходя из самых передовых воззрений своего времени, воззрений просвещенного дворянства.
В процессе создания романа, продолжавшегося более восьми лет, Пушкин рос идейно и художественно. Роман «Евгений Онегин» реалистичен с самых первых строф, конкретно-исторически рисующих жизненную повседневность своих героев. Но при всем том начало романа несет ощутимые свойства романтизма. Эти признаки: вольный, небрежный рассказ, развертывающийся в форме ассоциативных сцеплений, в котором так часто прорываются автобиографические признания самого автора ( «Придет ли час моей свободы»), обилие лирических отступлений, мало связанных с сюжетом ( «О вы, почтенные супруги!»), эмоциональные повторы внутри строфы и даже строки ( «Там и Дидло венчался славой: Там, там, под сению кулис»), лирические обращения ( «Волшебный край!»), восклицания и патетические вопросы ( «Мои богини! Что вы? где вы?»), недосказанность (пропуск целых строф), приподнятая метафоричность ( «розы пламенных ланит»). Все эти частные, по преимуществу стилистические приметы романтизма постепенно убывают, отступления, сокращаясь, теряют субъективность, срастаются с развитием действия, и роман все более и более приобретает реалистическую точность объективного повествования. Заканчивая пятую главу, поэт признается: «Пора мне сделаться умней… И эту пятую тетрадь От отступлений очищать».
Усиливая напряженность развертывающихся событий, добиваясь четкости, рельефности изображения, Пушкин сложно и разнообразно использует средства антитетического, симметрического и кольцевого построения романа. Антитетичны по своему психологическому облику скептик, холодный рационалист Онегин и восторженный мечтатель Ленский, думающая, готовая на самоотвержение Татьяна и пустенькая Ольга.
В работах, посвященных «Евгению Онегину» (Г. А. Гуковского, Д. Д. Благого), уже указывалось на «перевернутость», как в зеркальном отражении, основных сюжетных ситуаций, связывающих ведущих героев. Пушкин, отражая логику действительности, ставит Онегина и Татьяну в противоположные положения в начале и в конце романа. Если во второй главе Татьяна пишет письмо Онегину и затем выслушивает от него моральный урок, то в восьмой главе уже Онегин на свое любовное письмо получает назидание Татьяны. В начале романа Онегин не понимает всего душевного богатства, всей внутренней красоты Татьяны, а в конце романа Татьяна не осознает всей глубины наступившего перерождения Онегина. Роман развивается в виде кольца, открываясь и завершаясь в Петербурге.
Нарушая привычную традицию, поэт заканчивает роман внезапно, неожиданно. Но эта внезапная концовка, оставляющая неизвестной дальнейшую судьбу Онегина, как нельзя более правдиво характеризует ведущего героя. Ведь став чужим, лишним в своей среде, он еще не вырвался из нее. Перед ним, как будто громом пораженным словами Татьяны, растерявшимся, оказавшимся в состоянии глубочайшей драмы, катастрофы, — раздорожье. Его новый путь определится обстоятельствами, в которых он окажется. Полностью принимая эту концовку романа, Белинский спрашивал: «…Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию?».
Трудно сказать, по какой из этих двух дорог, намеченных Белинским, пошел Онегин. Но больше оснований за то, что он избрал благородный путь, «более сообразный с человеческим достоинством». Евгений Онегин мог найти жизненную дорогу, освещенную высокой целью, только за пределами светского круга, в окончательном, бесповоротном с ним разрыве. К этому вело его все. Огромное чувство любви, столкнувшееся с высоким понятием нравственного долга, так свойственного Татьяне, могло встряхнуть его, возбудить дремавшие в нем идейно-нравственные силы для участия в освободительном движении. Напомним, что амплитуда идейно-психологических настроений, характерных для декабристов, была весьма широкой. Среди них были и левые, и правые, и рыцари без страха и упрека, и колеблющиеся.
В 1829 году, находясь на Кавказе, Пушкин говорил своему брату и М. В. Юзефовичу, что по первоначальному его замыслу Онегин «должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Об этом, по-видимому, и писал Пушкин в так называемой десятой главе, сожженной им в 1830 году. В 1910 году пушкинист П. О. Морозов нашел, прочел и опубликовал семнадцать фрагментов зашифрованных строф, которые, по его мнению, являются начальными 10-й главы. В этих строфах крайне отрицательно характеризуется Александр I ( «Властитель слабый и лукавый»), вспоминаются важнейшие внутренние и международные события поры его деспотического царствования (Отечественная война 1812 года, аракчеевщина, восстание Семеновского полка, революция в Испании и Неаполе, организация реакционного «Священного союза»), рассказывается о возникновении тайных декабристских обществ, их идейно-политической эволюции и происходивших в них политических спорах. В литературе неоднократно высказывались соображения о том, что фрагменты так называемой десятой главы являются органической частью «Путешествия Онегина». Но это не изменяет существа предположения о связи Онегина с декабристами.
«Евгений Онегин» — роман весьма сложный в жанрово-видовом выражении. Это роман социально-бытовой по захвату быта и нравов и социально-психологический по глубине и разнообразию отображаемых в персонажах чувств, мыслей и идей. Он единственный в своем роде и по стиховой форме, и по естественному сплаву низкого и высокого, быта и идей, заурядной повседневности и мечтаний, интимно-личного, героического и эпохального. В этом сплаве возвышенное приняло форму подлинной действительности, а обыденное приобрело полные права поэтического гражданства.
Пушкин, рисуя русскую действительность в одном из наиболее интереснейших периодов ее развития, создал роман глубоко национальный по исторической верности и полноте характеров, подлинно народный по передовой идейности, по демократизму языка, богатству связей и перекличек с устно-поэтическими традициями, истинно реалистический по конкретно-исторической типизации характеров и их социальной среды, подлинно критический по его объективно-историческому конфликту, отображающему ведущие социальные противоречия и закономерности того времени. Такого еще не было в истории отечественной романистики. Создав «Евгения Онегина», Пушкин окончательно закрепил позиции критического реализма в русской литературе. Еще в начале 1824 года в письме к брату он сказал: «Это лучшее мое произведение».
Смелая, решительная новизна романа не сразу нашла справедливый отклик. Роман укреплялся в сознании читателей в ожесточенных спорах. Для многих казалось неприемлемым прежде всего его обращение к будничному. Декабристы К. Ф. Рылеев и А. А. Бестужев восприняли роман как отказ от изображения возвышенного во имя обычного, низменного, отрицательного. Рылеев, прочтя первую главу романа, писал Пушкину: «Онегин… ниже и „Бахчисарайского фонтана“ и „Кавказского пленника“. Бестужев не принимал ни главного героя романа, „которых тысячи“, ни его разработки и трактовки. Языкову роман „очень не понравился“ по „отсутствию вдохновения“. Литературные староверы встретили его пародиями (например „Отрывок из поэмы: „Иван Алексеевич“, или новый „Евгений Онегин“ — „Галатея“, 1829, VII). Но у Пушкина нашлись и страстные поклонники. Роман вызвал многочисленные подражания: „Сашка“ Полежаева, „Евгений Вельский“ М. И. Воскресенского (1828—1829), „Котильон“ третьестепенного писателя Н. Н. Муравьева (1829), „Консилиум“ поэта и драматурга И. Е. Ивельева-Великопольского (1831) и т. п. В дальнейшем основные творческие принципы „Евгения Онегина“ были плодотворно освоены и продолжены в лучших образцах лиро-эпической поэмы („Тамбовская казначейша“ Лермонтова, «Параша“ Тургенева, «Саша» Некрасова) и романа в прозе ( «Герой нашего времени» Лермонтова, «Кто виноват?» Герцена, «Обломов» Гончарова, «Дворянское гнездо» Тургенева).
Белинский назвал «Евгения Онегина» поэтическим подвигом, «в высшей степени оригинальным и национально-русским произведением». Л. Н. Толстой, советуя перечитывать «Евгения Онегина», говорил: «Удивительно мастерство двумя-тремя штрихами обрисовать особенности быта того времени. Не говорю уже о таких chef-d'oeuvr'ax, как письмо Татьяны». М. Горький считал, что, «помимо неувядаемой его красоты», роман «имеет [еще] для нас цену исторического документа, более точно и правдиво рисующего эпоху, чем до сего дня воспроизводят [ее] десятки толстых книг».
Полемика о сущности героев романа, начавшаяся по его выходе, продолжается в советском литературоведении. Наиболее напряженным ее эпизодом стала дискуссия конца 50-х — начала 60-х годов. Здесь некоторые исследователи рассматривают Онегина как декабриста (Г. А. Гуковский, Г. П. Макогоненко), но большинство — как «лишнего человека» (Д. Д. Благой, Б. И. Бурсов, У. Р. Фохт) и т.д.
«Евгений Онегин», первый русский реалистический роман, предварил появление романистики критического реализма и на Западе. Только после него Стендаль, Бальзак и Теккерей восхитили мир своими реалистическими шедеврами. Как роман в стихах он остается непревзойденным по своему неповторимому мастерству во всей мировой литературе.
Реклама от Literature-XIX.Ru