Александр Иванович Герцен
1812—1870

Мировоззрение.

Герцен, как и Белинский, верил в силу просвещения, в необходимость революционных преобразований. В 30-х, 40-х и 50-х годах это дворянский революционер, продолжающий традиции декабристов и отдающий первенствующую роль в освободительном движении передовой дворянской интеллигенции.

Жизненный путь Герцена не только путь революционного подвижничества, но и путь идейного, социально-политического становления, неустанного преодоления противоречий. Отстаивая свои революционные взгляды, он в 1847 году в журнале «Современник» (т. V, № 10—11) публикует «Письма из Avenue Marigny». В этих письмах рисуется Париж в его разительных социальных контрастах: бедности и богатства; в них обличается буржуазная цивилизация, создающаяся путем эксплуатации людей труда, показывается нравственное падение господствовавших буржуазно-мещанских кругов, торжество их пошлости, консерватизма во всех сферах жизни. «Буржуазия не имеет великого прошедшего и никакой будущности» — такова основополагающая идея «Писем».

Вокруг этих писем среди западников возник горячий спор. Стоявшие на либеральных позициях (В. П. Боткин, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, Е. Ф. Корш и др.) заявили свое резкое несогласие с Герценом. Белинский не вполне разделял взгляды Герцена об исторической роли капитализма, но полностью принял его обличительный пафос, направленный против антигуманистической сущности капиталистической цивилизации, господствовавшей в Западной Европе. Этот спор окончательно обозначил идейные границы, отделявшие Герцена и Белинского от либеральных западников. Одни опирались в своей борьбе на трудовые классы, другие славили буржуазию и ее цивилизацию.

Герцен возлагал на западноевропейское освободительное движение огромные надежды. О французской революции и итальянском национально-освободительном движении 1848 года и своем в них участии он рассказал в книге «Письма из Франции и Италии» (1847—1852). Поражение этих революций Герцен описал в книге «С того берега» (1847—1850). Обе эти книги поистине «памятники борьбы», предвосхитившие постановкой ряда проблем «Былое и думы». Глубоко выстраданные, проникновенно лирические, сверкающие остроумием, эти книги захватили читателей всей прогрессивной Европы и стали значительными вехами в идейной жизни и борьбе той эпохи. В истории русской литературы это были первые произведения художественной публицистики.

Разгром революции воспринимался Герценом драматически и привел его к духовному кризису. О своих горьких раздумьях и идейных исканиях он с наибольшей силой рассказал в книге «С того берега». В ней горькое разочарование в социально-утопических верованиях и мелкобуржуазных иллюзиях, решительное преодоление упований на буржуазную демократию и республику, торжество мещанско-буржуазного сословия, потопившего французскую революцию в крови трудового народа, острые противоречия буржуазной цивилизации, удовлетворявшей интересы лишь эксплуататорских классов. Глубоко сочувствуя трудовым слоям населения, пролетариям, Герцен в этих же очерках зовет на борьбу с «чудовищным» деспотизмом. Беспощадная критика самодержавно-крепостнического режима в своем отечестве сочетается здесь с критикой западноевропейской и американской буржуазии, с действенным протестом против ее эксплуатации трудящихся.

По утверждению Герцена, он «ничего не писал лучшего, чем „С того берега“. Высоко оцененные передовой отечественной критикой, Чернышевским и Добролюбовым, эти очерки заслуженно приобрели мировую известность.

Герцена, ненавидящего старый мир, в 50-е годы обуревали сомнения в наличии социальных сил, способных его изменить и преобразовать. У него не было уверенности и в целесообразности революционного изменения жизни. Оказавшись в тупике противоречий, в состоянии отчаяния, Герцен писал! „Меня просто ужасает современный человек… весьма вероятно, что будущие поколения выродятся еще больше, еще больше обмелеют умом и сердцем“.

В своей борьбе против крепостничества, Герцен колебался между либерализмом и демократизмом, особенно в начале второй половины 50-х годов, когда он пытался найти мирный выход из сложившихся противоречий русской жизни. Обманываясь в намерениях Александра-вешателя, идеализируя их, он обращается к нему с неумеренно-восторженными одобрениями и похвалами. Так, статья „Через три года“, опубликованная в „Колоколе“ 15 февраля 1858 года, начинается и завершается патетическими словами: „Ты победил, Галилеянин!“ Герцен называет Александра II „мощным деятелем, открывающим новую эру для России“, наследником 14 декабря, работающим „для великого будущего“. В других статьях Герцен называет царя идущим „заодно с народом“, противопоставляя его „старой дворне“, т.е. бюрократическому окружению, именует его мероприятия „великим почином“, информирует его р «злодействах помещиков-“землекрадов» и т.д.

Революционно-демократическая молодежь сурово осуждала либеральные иллюзии Герцена, его преувеличение роли дворянской интеллигенции, его апелляции к царю. Герцен заходил в своих либеральных заблуждениях очень далеко. При всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх.

Реформа 1861 года быстро отрезвила Герцена, он скоро понял ее обманную, антинародную сущность. Уже 1 апреля 1861 года Герцен печатает статью «День страха» с обвинением царя, а 22 августа того же года заявляет; «Мы не верим в него больше». Считая тогдашнюю государственную форму России отрицательной, он называет правительство Александра II «преступным», «кровавым», «противонародным», «противочеловеческим».

Герцен прославился как неустрашимый защитник правды и свободы. В то время, когда вся орава русских либералов предала в 1862 году интересы борющейся Польши, «Колокол» продолжал отстаивать независимость польского народа.

С каждым последующим месяцем и годом Герцен все более сочувственно относился к русской демократической молодежи, к ее роли в освободительном процессе. В очерках «Концы и начала», написанных в 1862—1863 годах и проникнутых глубочайшим лиризмом, Герцен выступил убежденным в великой будущности своей родины, ее культуры, уверенным в конечной победе ее народа, в торжестве ее социализма. Исходя из этих позиций, он продолжал обличать мещанство, ставшее оплотом консерватизма, славил декабристов как «фалангу героев», приветствовал возникновение — и развитие в жизни ростков новых начал. Пересматривая свои взгляды на дворянскую интеллигенцию, уясняя несостоятельность связанных с нею ожиданий, он, во многом критикуя «молодую эмиграцию», видел «молодых штурманов будущей бури» именно в разночинной интеллигенции. Он открыто заявлял о своей близости к революционным демократам, возглавляемым Чернышевским. «Нам хочется,— писал он в 1864 г. в статье „VII лет“,— еще и еще раз повторить им, что мы… хотим вместе с ними работать над отыскиванием путей русского развития, над разъяснением русских вопросов». В начале 60-х годов идейная эволюция окончательно привела Герцена, дворянского революционера, в стан революционной демократии. В то же время Герцен оставался выразителем интересов угнетенного крестьянства. Он сам признавался, что в основе его деятельности лежала «боль по народной боли», что он «с мужиками, а не с сенаторами». Это ему принадлежит роль связующего звена между двумя поколениями революционеров (дворянского и разночинного) в истории русского освободительного движения.

Преодолевая свои народнические воззрения, Герцен переосмысляет свое отношение к буржуазии, поняв в эти годы ее историческую обреченность. Идя в своем социально-политическом развитии вперед, к научному социализму, Герцен в последние годы своей жизни признает историческую закономерность капитализма как этапа развития, через который суждено пройти и России. Осознание авангардной роли пролетариата в освободительном движении народа логически связывается им с глубоким убеждением в осуществлении социалистического преобразования общества.

Герцен рано приобщается не только к революционному движению, но и к материализму. Материалистические тенденции, проявлявшиеся стихийно уже много раньше, оформились в статьях «Дилетантизм в науке» и особенно в «Письмах об изучении природы» в целостную концепцию. Ко времени их замысла Герцен окончательно укрепился на материалистических и атеистических позициях. В этих статьях, пользуясь для выражения собственных взглядов еще термином реализм, Герцен энергично выступил против идеализма и вульгарного материализма. Он ставил и решал в своих статьях самые значительные вопросы современной ему науки: критиковал эмпиризм и метафизику, схоластику, созерцательность и мистицизм, ниспровергал дилетантизм всех разновидностей и утверждал связь теории и практики, философии с естествознанием, с жизнью, ее революционной борьбой. Усвоив диалектику Гегеля как «алгебру революции», он в то же время беспощадно обнажал слабые стороны ее творца. Отрицая теорию «примирения с действительностью», Герцен смело вступал в спор с русскими учениками Гегеля. Он пошел дальше Гегеля — к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из «Писем об изучении природы» — «Эмпирия и идеализм“,— написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей—эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед — историческим материализмом».

Эстетические взгляды. Начав с увлечения романтизмом, Герцен уже в статье «Дилетанты-романтики», опубликованной им в 1843 году, отстаивает реализм, как превосходящий классицизм и романтизм глубиной и верностью изображения, и называет. Гёте реалистом. Литературно-эстетические взгляды Герцена наиболее отчетливо и полно отразились в работах «О развитии революционных идей в России», «Новая фаза в русской литературе» (1864), «Еще раз Базаров» (1868), «Былое и думы» (1852—1868). В развитии отечественной литературы он видел два основополагающих направления — апологетическое и критическое. В защите критического направления, связанного с освободительным движением, с утверждением реализма, Герцен выражал самые передовые литературно-эстетические воззрения своего времени. Но между ним и революционными демократами были п в этой области временные разногласия. Революционные демократы, ориентировавшиеся на крестьянскую революцию, призывавшие народ «к топору», утверждали положительным героем современной им литературы революционного борца. Герцен, ориентировавшийся на реформы сверху, считавший, что «К метлам надобно кричать, а не к топорам!», отстаивал положительного героя — «лишнего человека», лучшего представителя просвещенного, прогрессивного дворянства, находящего свое дело в мирном преобразовании жизни. Но эти разногласия, имевшие место в конце 50-х — самом начале 60-х годов между Герценом и новым поколением русской революционной молодежи, возглавляемой Чернышевским, затем снимаются.

Герцен, как Белинский и Чернышевский, резко отрицательно относится к «чистому искусству». Он отстаивает в искусстве и литературе идеи обличительности и боевой гражданственности. Литература рассматривается им как могучий фактор общественной борьбы и нравственного влияния. Ее силу он видел в правдивом отражении современной жизни, актуальной проблематике и прогрессивных идеях. Герцен приходит к мысли, что развитие капитализма враждебно искусству, как источнику духовных сил и эстетического Наслаждения, что буржуазия способна создавать лишь упадочное искусство. Ему стало ясно, что истинно художественные произведения, отражающие правду жизни, передовые идеи своего времени, всегда национально-самобытны и народны. В его книгах и статьях — драгоценные историко-литературные этюды, великолепные портреты Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Белинского и других писателей, золотые россыпи замечаний об отдельных произведениях ( «Евгении Онегине», «Мертвых душах») и их героях (Чацком, Онегине, Печорине, Рудине, Базарове).

Реклама от Literature-XIX.Ru