Виссарион Григорьевич Белинский
1811-1848
Важнейшие факты биографии.
Белинский с ранних лет был твердо убежден, что «только труд может сделать человека счастливым». Но вначале он не находил работы по сердцу, по своим склонностям, а потом его труд оказался чрезмерным, скудно оплачиваемым, не избавлявшим от «кровной отчаянной нужды». Белинскому не удалось закончить университет. 27 сентября 1832 года он был исключен из него: формально — «по слабому здоровью и притом по ограниченности способностей» (!), а по существу — за политическую неблагонадежность, за пьесу «Дмитрий Калинин», признанную цензурой противной «религии, нравственности и российским законам», «бесчестящей университет».
Очутившись вне университета, Белинский занимается репетиторством, секретарством у богача графомана А. М. Полторацкого (1834—1835), а с 1833 года сотрудничает в журнале «Телескоп» и в его приложении — газете «Молва». Вначале ему поручались переводы с французского, а потом рецензии и статьи. С осени 1834 года он фактический редактор «Молвы» и вскоре, в сентябре, в 38-м номере этой газеты появилась первая глава его крупной статьи «Литературные мечтания».
Проф. Н. И. Надеждин, поверив в молодого критика, поручил ему в 1835 году, на время своей длительной поездки за границу, журнал «Телескоп». Став официальным редактором «Телескопа» и «Молвы», Белинский усилил их критические и библиографические отделы, укрепил новыми сотрудниками и превратил эти периодические издания в передовой форпост борьбы с реакционной идеологией. Но в октябре 1836 года «Телескоп» закрыли за публикацию «Философического письма» П. Я. Чаадаева. По распоряжению Бенкендорфа, у Белинского произвели обыск, однако ничего предосудительного у него не нашли. Заранее предупрежденный, критик уничтожил все то, что могло стать поводом для его обвинения.
Остро бедствуя, Белинский входит в крупные долги. Чтобы расплатиться с кредиторами и обеспечить себя на несколько месяцев жизни, он составляет учебник «Основания русской грамматики для первоначального обучения». Но грамматика, отвергнутая попечителем Московского учебного округа, изданная на собственный счет, в кредит, под поручительством К. С. Аксакова, лишь увеличила его задолженность. Замолченная прессой, книга не нашла покупателей и была продана на бумагу. 21 июня 1837 года критик уведомляет родственников Д. П. и П. П. Ивановых: «В Москве нечего делать, кроме как умирать с голоду или идти по миру…».
Ради заработка Белинский с 16 марта 1838 года начал преподавать в Константиновском Межевом институте русский язык. В том же месяце он становится фактическим редактором преобразованного журнала «Московский наблюдатель». Не имея возможности выполнять обязанности преподавателя и редактора, критик оставляет институт. Отдавая все свое время журналу, он лелеял надежду выбраться из тягостной нужды. Но этого не случилось. Ввиду постоянных придирок цензуры, отсутствия твердой материальной базы и ничтожного количества подписчиков журнал в апреле 1839 года прекратил свое существование.
В конце октября 1839 года Белинский переезжает в Петербург для постоянной работы в журнале «Отечественные записки» А. А. Краевского. Наступает самый бурный период его литературной деятельности. Он становится идейным вдохновителем и руководителем, ведущим критиком крупнейшего в стране журнала, объединяя в нем прогрессивные силы. Несмотря на противодействие Краевского, умеренного либерала, критик придал журналу демократическую направленность и постепенно превратил его в орган формировавшейся тогда революционно-демократической мысли.
Белинский признавал для своего времени лишь два рода деятельности, наиболее способствующие просвещению и преобразованию родины: университетская кафедра и литература. Литературе он отдавал предпочтение, так как лишь в ней, несмотря на жесточайшую цензуру, были еще «жизнь и движение вперед». «Литературе расейской, — писал он 14 марта 1840 года, — моя жизнь и моя кровь».
Действенной, свободолюбивой натуре Белинского не было должного выхода. Ему, прирожденному общественному вождю, страстному пропагандисту, хотелось разговаривать с читателями по важнейшим социально-политическим и нравственно-философским проблемам своего времени, а вместо этого приходилось толковать о чисто литературных вопросах, заниматься библиографическими обзорами, при этом в большей степени оценкой книжной макулатуры. 6 февраля 1843 года он с горечью отмечал: «Об искусстве ври, что хочешь, а о деле, т. е. о нравах и нравственности — хоть и не трать труда и времени. Из статьи моей в 1 номере „Отечественных записок“ („Русская литература в 1842 г.“ — А. Р.) вырезан целый лист печатный — все лучшее, а я этою статьею очень дорожил». С душевной болью жаловался он позже, в 1847 году: «Природа осудила меня лаять собакою и выть шакалом, а обстоятельства велят мне мурлыкать кошкою, вертеть хвостом по-лисьи».
И все же, преодолевая муки цензурных притеснений, опровергая клевету и ложь, яростно щетинившихся на него охранительных журналистов, вроде Булгарина и Бурачка, применяя эзоповскую речевую манеру, Белинский находит доступ к сердцу и уму своих современников, образуя и воспитывая их в духе высокого социального патриотизма, демократической гражданственности и все более сознательного, нарастающего возмущения против самодержавного деспотизма.
Белинский всегда был истинным богатырем духа. Несокрушимая воля, гордость своим человеческим достоинством, независимость мнений и прямота их выражения, неподкупная честность, принципиальность, не способная ни на какие сделки с совестью, кристальная чистота и необыкновенная душевная сила— таковы основные свойства его духовного облика. По мнению Герцена, «Белинский — самая деятельная, порывистая, диалектически-страстная натура бойца». Гладиаторская натура критика с необычайной силой раскрывалась в споре. Он говорил, по свидетельству Герцена, «с грозным вдохновением… приправляя серьезные слова убийственными колкостями», высказываясь до конца, нисколько не думая о последствиях. Когда однажды его противник в дискуссии о знаменитом «Философическом письме» сказал, что в образованных странах «есть тюрьмы, в которые запирают безумных, оскорбляющих то, что целый народ чтит…, и прекрасно делают», то Белинский, рискуя свободой, отпарировал его реплику ссылкой на революционную Францию. Вспоминая этот эпизод, Герцен пишет: «Белинский вырос, он был страшен, велик в эту минуту. Скрестив на больной груди руки и глядя прямо на магистра, он ответил глухим голосом: — А в еще более образованных странах бывает гильотина, которой казнят тех, которые находят это прекрасным. Сказавши это, он бросился на кресло, изнеможенный, и замолчал. При слове „гильотина“ хозяин побледнел, гости обеспокоились, сделалась пауза. Магистр был уничтожен».
Белинский никогда не отличался крепким здоровьем. А между тем Краевский оказался «ожесточенным эгоистом», эксплуататором, «вампиром, всегда готовым высосать из человека кровь и душу, потом бросить его за окно, как выжатый лимон». Многолетняя работа Белинского в «Отечественных записках», постоянно срочно готовившего большие статьи, рецензии и заметки на самые разнообразные книги (до 300 в год!), расшатала его организм, и он решил покинуть журнал. 6 апреля 1846 года критик сообщал Герцену: «Мне надо отдохнуть… для спасения жизни и восстановления (возможного) здоровья». Чтобы обеспечить свое существование, он задумал издать огромный альманах «Левиафан», на участие в котором изъявили свое согласие Герцен, Тургенев, Достоевский, А. Н. Майков, М. С. Щепкин, И. И. Панаев и другие. Но начавшееся размежевание между демократическим и либерально-западническим лагерем, нескрываемое и все растущее желание Краевского видеть «Отечественные записки» более умеренными, привели к необходимости создания нового литературного органа, призванного стать средоточием и боевым идейным центром демократии. Таким органом явился журнал «Современник», перешедший с 1847 года в руки Некрасова и Панаева. Материалы, уже собранные для альманаха «Левиафан», критик передал в «Современник», где занял определяющую роль на более выгодных материальных условиях, нежели в «Отечественных записках». Возглавляя критико-библиографический отдел журнала «Современник», оказывая влияние и на все другие его отделы, Белинский впервые в своей жизни получил возможность проявлять свою волю полновластно, разумеется, в пределах, допускаемых цензурой.
Но поправить свое здоровье, разрушенное долгими годами непосильного труда и лишений, уже не представлялось возможным. С каждым днем оно ухудшалось, критик таял буквально на глазах. Ему не помогла и поездка за границу. 26 мая 1848 года его не стало.
Белинский умер, сделав для своего отечества все, что мог. Его кипучая энергия давно вызывала беспокойство, тревогу, бешеную злобу охранительных кругов. На него то и дело поступали доносы в III отделение. 20 февраля 1848 года критика вызывали для беседы с генерал-лейтенантом Дубельтом. Тяжело больной, он не мог выходить из дома. Вызов повторился 27 марта. Услышав о кончине критика, начальник III отделения заявил: «Мы бы его сгноили в крепости». От каземата Петропавловской крепости, а затем и ссылки Белинского спасла лишь смерть.
Реклама от Literature-XIX.Ru